– Не думай о нас так низко, хоть мы и евреи, – сказал Исаак, спеша воспользоваться минутой кажущегося сочувствия. – Ведь и загнанная лисица и замученная дикая кошка любят своих детёнышей, так же и притеснённые, презираемые потомки Авраамовы любят детей своих.
– Положим, что и так, – сказал Фрон де Беф, – вперёд я буду знать это, Исаак, ради тебя. Но теперь уже поздно. Я не могу изменить того, что случилось или должно случиться. Я уже дал слово своему товарищу по оружию, а слову своему я не изменю и для десяти евреев с десятью еврейками в придачу. К тому же почему ты думаешь, что с девушкой приключится беда, если она достанется Буагильберу?
– Неминуемо приключится! – воскликнул Исаак, ломая себе руки в смертельной тоске. – Чего же иного ждать от храмовника, как не жестокости к мужчинам и бесчестья для женщин?
– Нечестивый пёс, – сказал Фрон де Беф, сверкнув глазами и, быть может, радуясь найти предлог для гнева, – не смей поносить священный орден рыцарей Сионского Храма! Придумывай способ уплатить мне обещанный выкуп, не то я сумею заткнуть твою глотку!
– Разбойник, негодяй! – вскричал еврей, невзирая на свою полную беспомощность, будучи не в силах удержать страстного порыва. – Ничего тебе не дам! Ни одного серебряного пенни не увидишь от меня, пока не возвратишь мне дочь честно и без обиды!
– В уме ли ты, еврей? – сурово сказал норманн. – Или твоя плоть и кровь заколдованы против калёного железа и кипящего масла?
– Мне всё равно! – воскликнул Исаак, доведённый до отчаяния поруганным чувством родительской любви. – Делай со мной что хочешь. Моя дочь – поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз дороже моего тела, которое ты угрожаешь истерзать. Не видать тебе моего серебра! Ни одной серебряной монетки не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело спасение твоей окаянной души, осуждённой на гибель за преступления. Бери мою жизнь, коли хочешь, а потом рассказывай, как еврей, невзирая ни на какие пытки, сумел досадить христианину.
– А вот посмотрим, – сказал Фрон де Беф. – Клянусь благословенным крестом, которого гнушается твоё проклятое племя, ты у меня отведаешь и огня и острой стали. Раздевайте его, рабы, и привяжите цепями к решётке.
Несмотря на слабое сопротивление старика, сарацины сдёрнули с него верхнее платье и только что собрались совсем раздеть его, как вдруг раздались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что проникли даже в глубины подземелья. В ту же минуту послышались голоса, призывавшие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за таким бесовским занятием, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть еврея и вместе с прислужниками ушёл из темницы, предоставив Исааку или благодарить бога за своё спасение, или же оплакивать судьбу своей дочери, в зависимости от того, чья участь его больше тревожила – своя ли собственная или дочерняя.
