– Нечего разговаривать, Урфрида, – сказал другой, – уходи, вот и всё. Приказы господина надо исполнять быстро. Были и у тебя светлые деньки, а теперь твоё солнце закатилось. Ты теперь всё равно что старая боевая лошадь, пущенная пастись на голый вереск. Хорошо скакала ты когда-то, а нынче хоть рысцой труси, а и то ладно. Ну-ну, пошевеливайся!
– Да преследуют вас всегда дурные предзнаменования! Оба вы нечестивые собаки, – сказала старуха, – и схоронят вас на псарне. Пусть демон Зернобок разорвёт меня на куски, если я уйду из своей собственной комнаты, прежде чем допряду эту пряжу!
– Сама скажи об этом хозяину, старая ведьма, – отвечал слуга и ушёл вместе со своим товарищем, оставив Ревекку наедине со старухой, которой поневоле навязали её общество.
– Какие ещё бесовские дела они затеяли? – говорила старуха, бормоча себе под нос и злыми глазами поглядывая искоса на Ревекку. – Догадаться нетрудно: красивые глазки, чёрные кудри, кожа – как белая бумага, пока монах не наследил по ней своим чёрным снадобьем… Да, легко угадать, зачем её привели в эту одинокую башню: отсюда не услышишь никакого крика, всё равно как из-под земли. Тут по соседству с тобой живут одни совы, моя красавица. На твои крики обратят внимания не больше, чем на их. Чужестранка, кажется, – продолжала она, взглянув на костюм Ревекки. – Из какой страны? Сарацинка или египтянка? Что же ты не отвечаешь? Коли умеешь плакать, небось умеешь и говорить.
– Не сердись, матушка, – сказала Ревекка.
– Э, больше и спрашивать нечего, – молвила Урфрида. – Лисицу узнают по хвосту, а еврейку – по говору.
– Сделай великую милость, – сказала Ревекка, – скажи, чего мне ещё ждать? Меня притащили сюда насильно – может быть, они собираются убить меня за то, что я исповедую еврейскую веру? Коли так, я с радость отдам за неё свою жизнь.
– Твою жизнь, милашка! – отвечала старуха. – Что же им за радость лишать тебя жизни? Нет, поверь моему слову, твоей жизни не угрожает опасность. А поступят с тобой, так как поступили когда-то с родовитой саксонской девицей. Неужели же для еврейки будет зазорно то, что считалось хорошим для саксонки? Посмотри на меня: и я была молода и ещё вдвое краше тебя, когда Фрон де Беф, отец нынешнего, Реджинальда, со своими норманнами взял приступом этот замок. Мой отец и его семь сыновей упорно бились, шаг за шагом защищая своё жилище. Не было ни одной комнаты, ни одной ступени на лестницах, где бы не стало скользко от пролитой ими крови. Они пали, умерли все до единого, и не успели тела их остыть, не успела высохнуть их кровь, как я стала презренной жертвой их победителя.
– Нельзя ли как-нибудь спастись? Разве нет способов бежать отсюда? – сказала Ревекка. – Я бы щедро – о, как щедро! – заплатила тебе за помощь!
– И не думай, – сказала старуха. – Есть только один способ уйти отсюда – через ворота смерти; а смерть долго-долго не открывает их, – прибавила она, качая седой головой. – Но хоть то утешительно, что после нашей смерти другие будут так же несчастны, как были мы.
