– Собственным мечом и копьём добыл себе пленника, благородный начальник, – отвечал причетник из Копменхерста, – или, лучше сказать, луком и алебардой. А главное, я его избавил от худшего плена. Говори, еврей, не я ли тебя вырвал из власти сатаны? Разве я не научил тебя истинной вере в святого отца и деву Марию? Не я ли всю ночь напролёт пил за твоё здоровье и излагал тебе таинства нашей веры?
– Ради бога милосердного, – воскликнул бедный еврей, – отвяжите меня от этого сумасшедшего, то есть, я хотел сказать, от этого святого человека!
– Как так, еврей? – сказал отшельник, принимая грозный вид. – Ты опять отступаешь от веры? Смотри у меня, если вздумаешь снова впасть в беззаконие! Хоть ты и не слишком жирен, всё-таки тебя можно поджарить. Слушай хорошенько, Исаак, и повторяй за мной: «Ave Maria…»
– Нет, шальной монах, кощунствовать не дозволяется, – сказал Локсли. – Расскажи лучше, где и как ты нашёл своего пленника?
– Клянусь святым Дунстаном, – сказал отшельник, – нашёл я его в таком месте, где думал найти кое-что получше. Я спустился в подвалы посмотреть, нельзя ли спасти какое-нибудь добро, потому что хоть и правда, что стакан горячего вина, вскипячённого со специями, годится на сон грядущий и для императора, однако зачем же сразу кипятить его так много? Вот ухватил я бочонок испанского вина и пошёл созвать на помощь побольше народу. Но где же разыщешь этих лентяев? Известно, их никогда нельзя найти, если нужно сделать доброе дело. Вдруг вижу крепкую дверь. Ага, подумал я, вот, значит, где самые-то отборные вина – они в отдельном тайнике. А перепуганный виночерпий, видно, сбежал, оставив ключ в замке. Я вошёл в тайник, а там ровно ничего нет. Только ржавые цепи валяются да ещё вот этот еврей-собака, который сдался мне в плен на милость победителя. Я едва успел пропустить стаканчик вина для подкрепления сил после возни с нечестивцем и собирался вместе с пленником вылезть из подвала, как вдруг раздался страшнейший грохот, точно гром ударил. Это обрушилась одна из крайних башен – чёрт бы побрал того, кто её так худо выстроил! – и обломками завалило выход из подвала. Тут стали валиться одна башня за другой, и я подумал – не жить мне больше на свете.
В моём звании непристойно отправляться на тот свет в обществе еврея, ну я и замахнулся алебардой, чтобы раскроить ему череп, да жаль стало его седых волос. Тогда отложил я боевое оружие, взялся за духовное и стал обращать еврея в христианскую веру. И верно, с благословения святого Дунстана, семя попало на добрую почву. Всю ночь напролёт объяснял я ему значение таинств и совсем обессилел, потому что если я и прихлёбывал изредка по глоточку вина для подкрепления, так это не в счёт. Вот Гилберт и Виббальд – свидетели. Они скажут, в каком виде меня застали, я совсем обессилел.
– Как же, – сказал Гилберт, – мы и вправду свидетели. Когда мы разгребли щебень и с помощью святого Дунстана отыскали ход в подвал, бочонок с вином оказался наполовину пуст, еврей полумёртв, а монах почти совсем обессилен, как он говорит.
