– Ешь, ешь, девка, – одобрительно закивали старухи. – Заслужила.
– Как не заслужила! Двух мужиков до смерти загнала. Василии-то Игнатьевич, сказывают, без задних ног в гору подняться не мог. На лошади увезли.
– Дак ведь родители-то у ей какие! Что матерь, что отец…
– Да, да! Уж родители-то твои, девка, поработали. У-у, какие горы своротили!
Так ли – от души, от сердца нахваливали ее старухи и добрым словом помянули отца с матерью или лукавили маленько в расчете на легкую поживу – кто их разберет.
Только Алька, не долго думая, выкинула на стол десятку: вот вам от меня привальное, вот вам поминки.
Маня-большая вприпляс побежала в ларек, у Аграфены Длинные Зубы заревом занялось лошадиное лицо – тоже выпить не любит, и Домаха-драная с Талей-ягодкой не замахали руками. Отказались от рюмки только Христофоровна да Лизуха.
– Чего так? – спросила Алька. – Деньги копить собрались?
– Како деньги. Велика ли наша пензия…
– Староверки! – презрительно фыркнула Маня-большая. – У нас та, дура-то стоеросовая, тоже в ету компанию записалась.
Алька переспросила: кто?
– Матреха. Кто же больше?
– Маия-маленькая? – несказанно удивилась Алька.
– Ну.
– И не пьет?
– Не. По ихней лернгии ето дело запретно.
– Для души твердого берега ищут… – какими-то непонятными, не совсем своими словами начала разъяснять тетка, и из этого Алька поняла, что и она где-то в мыслях недалеко от того берега.
– Ладно, – отмахнулась Маня-большая, наливая себе новую стопку, – плакать не будем. Нам больше достанется.
– Ты-то бы помолчала, бес старый! – сердито замахнулась на нее рукой строгая Афанасьевна (она только из вежливости пригубила рюмку). – Сама-то бы ты пей, лешак с тобой! Да ты ведь и ребят-то молодых в яму тащишь. «Толя, засуху спрыснем… Вася, давай облака разгоним…»
В воздухе, как говорится, запахло скандалом – всем известно было, что у Афанасьевны внук спился, и Алька вмешалась.
– Не переживай, – сказала она Афанасьевне. – Береги здоровье. Ноне все пьют. У нас в городе, знаешь, кто не пьет? Тот, у кого денег нету, да тот, кому не подают, да еще Пушкин. А знаешь, почему Пушкин не пьет? Потому что каменный – рука не сгибается… – Алька коротко рассмеялась.
Старухи тоже пооскаляли беззубые рты, хотя анекдота, конечно, не поняли: в городе добрая половина ни разу не бывала – откуда им знать про памятник?
Христофоровна – она морщила чаек, вернее, кипяток на черничной заварке – учтиво спросила:
– А домой-то уж не собираешься, Алевтина?
– Чего она дома-то не видала? – с ходу ответила за Альку Маня-большая.
– Да хоть те же хоромы родительские. Я поутру на свое крылечко выйду да увижу ваш домичек – так-то жалко его станет. Невеселый стоит, как, скажи, сирота бесприютная…
– Запела! Нонека деревни целые закрывают да сносят, а она по дому слезу лить… Епоха, – добавила по-книжному Маня-большая и икнула для солидности.