Аркадий Аверченко. Золотые часы

   История о том, как Мендель Кантарович покупал у Абрама Гендельмана золотые часы для подарка своему сыну Мосе, наделала в свое время очень много шуму. Все местечко Мардоховка волновалось целых две недели и волновалось бы еще месяц, если бы урядник не заявил, что это действует ему на нервы.
   Тогда перестали волноваться.
   Все местечко Мардоховка чувствовало, что и Гендельман и Кантарович – каждый по-своему прав, что у того и другого были веские основания относиться скептически к людской честности, и тем не менее эти два еврея завели остальных в такой тупик, из которого никак нельзя было выбраться.
   – Они не правы?! – кричал, тряся седой бородой рыбник Блюмберг. – Так я вам скажу: да, они правы. В сущности. Их не обманывали? Их не надували за их жизнь? Сколько пожелаете! Ну и они перестали верить.
   – Что такое двадцатый век? – обиженно возражал Яша Мельник. – Они говорят, двадцатый век – жульничество! Какое там жульничество? Просто два еврея с ума сошли.
   – Они разочаровались людьми – нужно вам сказать. Они… как это говорится?.. О! вот как: скептики. Вот они что.
   – Скептики? А по-моему, это гениальные люди!
   – Шарлатаны!
   Дело заключалось в следующем.
   Между Кантаровичем и Гендельманом давно уже шли переговоры о покупке золотых часов. У Гендельмана были золотые часы стоимостью в двести рублей. Кантарович сначала предлагал за них полтораста рублей, потом сто семьдесят, сто девяносто пять, двести без рубля и наконец, махнув рукой, сказал:
   – Вы, Гендельман, упрямый как осел. Ну, так получайте эти двести рублей.
   – Где же они? – осведомился Гендельман, вертя в руках свои прекрасные золотые часы.
   – Деньги? Вот смотрите. Я их вынимаю. Двести настоящих рублей.
   – Так что же вы их держите в руках? Дайте я их пересчитаю.
   – Хорошо, но вы же дайте мне часы.
   – Что значит – часы? Что, вы их разве не видите в моих руках?
   – Ну да. Так я хочу лучше их видеть в моих руках.
   – Не могу же я вам отдать часы, когда еще не имею денег?
   – А спрашивается, за что же я буду платить деньги, когда часов не имею?
   – Кантарович! Вы мне не доверяете?!
   – А что такое доверие? Если бы знали, сколько раз меня уже обманывали: и евреи, и русские, и французы разные. Я теперь уже разверился в человеческих поступках.
   – Кантарович!!! Вы мне не доверяете?
   – Не кричите. Зачем делать скандал? Ну, впрочем, ведь и вы мне не доверяете?
   – Я доверяю, но только – двестирублевые часы, а?! Вы подумайте!
   – Что мне думать? Мало я думал! Ну, давайте так: вы покладите на стол часы, а я деньги. Потом вы хватайте деньги, а я часы.
   – Гм… Вы предлагаете так? Кантарович! Вы думаете, меня и немцы не обманывали? И немцы, и… татары всякие. Малороссы. Ой, Кантарович, Кантарович… Я теперь уже ничему не верю.
   – Что же вы думаете: что я схвачу и часы, и деньги и убежу?
   – Боже меня сохрани! Я ничего не думаю. Но вы знаете, если я потеряю часы и не получу денег – это будет самый печальный факт.
   – Ну хорошо… смотрите в окно: водовоз Никита привез воду. Это очень честный человек. Дайте ему ваши часы, а я деньги. Пусть он нам раздаст потом наоборот.
   – Гм!.. Это ваша рекомендация… А не хотите ли моей рекомендации: пойдем к лавочнику Агафонову и он нам сделает то же самое.
   – Смотрите-ка! Вы не доверяете водовозу Никите? Так знайте: я торжественно не доверяю лавочнику Агафонову!!
   – Так Бог с вами, если вы такой – разойдемся!
   – Лучше разойдемся. Только мне очень жаль, что я не получаю этих часов.
   – А вы думаете, мне было не нужно этих двухсот рублей? О, еще как!
   – Так мы сделаем вот что, – сказал Кантарович, почесывая затылок. – Пойдем к господину уряднику и попросим его посредничества. Он лицо официальное!
   – Ну, это еще так-сяк.
   Гендельман и Кантарович оделись и пошли к уряднику. Шли задумчивые.
   – Стойте! – крикнул вдруг Кантарович. – Мы идем к уряднику. Но ведь урядник – тоже человек!
   – Еще какой! Мы дадим ему часы, деньги, а он спрячет их в карман и скажет: пошли вон, к чертям.
   Оба приостановились и погрузились в раздумье. По улице шли двое: Яша Мельник и старик Блюмберг. Они увидели Кантаровича и Гендельмана и спросили их:
   – Что с вами?
   – Я покупаю у него часы. Он не дает мне часов, пока я не дам ему денег, а я не даю ему денег, так как не вижу в своих руках часов. Мы хотели эту сделку доверить уряднику, но какой же урядник доверитель? Спрашивается?
   – Доверьте становому приставу.
   – Благодарю вас, – усмехнулся Кантарович, – сами доверяйте становому приставу.
   – Это, положим, верно. Можно было бы доверить губернатору, но он как только увидит евреев, – сейчас же и вышлет. Знаете что? Доверьте мне!
   – Тебе? Яша Мельник! Тебе? Хорошо. Мы тебе доверим, так дай нам вексель на четыреста рублей.
   – Это верно, – подтвердил старый Блюмберг, – без векселя никак нельзя!
   – Ой! Неужели я, по-вашему, жулик?
   – Вы, Яша, не жулик, – возразил Гендельман. – Но почему я должен верить вам больше, чем Кантаровичу?
   – Да, – подтвердил недоверчивый Кантарович. – Почему?
   Через час все население местечка узнало о затруднительном положении Гендельмана и Кантаровича.
   Знакомые приняли в них большое участие, суетились, советовали, но все советы были крайне однообразны.
   – Доверьте мне! Я сейчас же передам вам с рук на руки.
   – Мы вам доверяем, Григорий Соломонович… Но ведь тут же двести рублей деньгами и двести – часами. Подумайте сами.
   – Положим, верно… Ну, тогда поезжайте в город к нотариусу.
   – Нате вам! К нотариусу. А нотариус – машина, что ли? Он тоже человек! Ведь это не солома, а двести рублей!
   Комбинаций предлагалось много, но так как сумма – двести рублей – была действительно неслыханная – все комбинации рушились.

* * *

   Прошло три месяца, потом шесть месяцев, потом год… Часы были как будто заколдованные: их нельзя было ни купить, ни продать.
   О сложном, запутанном деле Кантаровича и Гендельмана все стали понемногу забывать… Сам факт постепенно изгладился из памяти, и только из всего этого осталась одна фраза, одна крошечная фраза, которую применяли мардоховцы, попав в затруднительное положение:
   – Гм!.. Это так же трудно, как купить часы за наличные деньги.