Однако даже и в 1848 г. он не был еще представлен на рассмотрение палаты депутатов.] который приведет к увеличению налогов. По мнению Сенекаля, они и так были достаточно велики.
– И для чего, боже ты мой? Чтобы воздвигать дворцы для музейных обезьян, устраивать на площадях блистательные парады или поддерживать среди придворных лакеев средневековый этикет!
– Я читал в «Журнале мод», – сказал Сизи, – что в день святого Фердинанда на балу в Тюильри все были наряжены паяцами.
– Ну, разве это не плачевно! – сказал социалист, с отвращением пожимая плечами.
– А версальский музей! – воскликнул Пеллерен. – Стоит о нем поговорить! Эти болваны укоротили одну из картин Делакруа и надставили Гро![66 - …надставили Гро! – Гро Антуан-Жан, барон (1771–1835) – французский батальный живописец, ученик Давида. Его полотна находятся в «Галерее Аполлона» в Лувре.] В Лувре так хорошо реставрируют полотна, так их подчищают и подмазывают, что лет через десять, пожалуй, от них ничего не останется. А об ошибках в каталоге один немец написал целую книгу. Честное слово, иностранцы смеются над нами!
– Да, мы стали посмешищем Европы, – сказал Сенекаль.
– Все потому, что искусство подчинено короне.
– Пока не будет всеобщего избирательного права…
– Позвольте! – Художник, которого уже двадцать лет не принимали ни на одну выставку, негодовал на Власть. – О, пусть нас оставят в покое. Лично я не требую ничего! Но только Палаты должны были бы с помощью законов оказывать поддержку искусству. Следовало бы учредить кафедру эстетики и найти такого профессора, который был бы и практиком и в то же время философом и, надо надеяться, сумел бы объединить массы. Хорошо бы вам, Юссонэ, коснуться этого в вашей газете!
– Разве газеты у нас пользуются свободой? Разве сами мы пользуемся ею? – с горячностью воскликнул Делорье. – Когда подумаешь, что, прежде чем спустить лодочку на реку, может потребоваться двадцать восемь формальностей, прямо хочется бежать к людоедам! Правительство пожирает нас! Все принадлежит ему: философия, право, искусство, самый воздух, а изможденная Франция хрипит под сапогом жандарма и сутаной попа.
Так широким потоком будущий Мирабо изливал свою желчь. Наконец он взял стакан, поднялся и, упершись рукой в бок, сверкая глазами, проговорил:
– Я пью за полное разрушение существующего строя, то есть всего, что называют Привилегией, Монополией, Управлением, Иерархией, Властью, Государством! – И добавил более громким голосом: – Которые я хотел бы разбить вот так! – И он бросил на стол красивый бокал, который разлетелся на множество осколков.
Все зааплодировали, а больше всех – Дюссардье.
Зрелище несправедливостей возмущало его сердце. Он тревожился за Барбеса,[67 - Он тревожился за судьбу Барбеса…– Арман Барбес (1809–1870) – революционер-республиканец, в 30-х годах несколько раз подвергался тюремному заключению.