Гюстав Флобер. Воспитание чувств. Страница 109
Но для того чтобы листок мог превратиться в политическую газету, надо сперва создать себе широкую клиентуру, а ради этого пойти на некоторые расходы, не считая издержек на бумагу, на печатание, на контору; короче – требовалась сумма в пятнадцать тысяч франков.
– У меня нет капиталов, – сказал Фредерик.
– Ну, а у нас? – сказал Делорье, скрестив руки на груди.
Фредерик, обиженный этим жестом, возразил:
– Я-то тут при чем?..
– А, превосходно! У них есть и дрова в камине, и трюфели к обеду, и мягкая постель, библиотека, экипаж, все радости жизни! А если другой дрожит от стужи на чердаке, обедает за двадцать су, трудится, как каторжный, и барахтается в нищете – они тут ни при чем!
И он повторял: «Они тут ни при чем!» с цицероновской иронией, отзывавшей судебным красноречием.
Фредерик хотел заговорить.
– Впрочем, я понимаю, есть потребности… аристократические; без сомнения… какая-нибудь женщина…
– Ну так что же, даже если и так? Разве я не волен?
И с минуту помолчав, Делорье отозвался:
– О, вполне!
– Обещания – самая удобная вещь.
– Боже мой! Да я не отказываюсь от них! – сказал Фредерик.
Адвокат продолжал:
– В школьные годы дают клятвы, собираются учредить фалангу, подражать «Тринадцати» Бальзака! А потом, когда встретятся, – «прощай, старина, ступай своей дорогой!» Тот, кто мог бы оказать другому услугу, заботливо приберегает все для себя.
– Что?
– Да; ты даже не представил нас Дамбрёзам!
Фредерик посмотрел на него; в старом сюртуке, тусклых очках, страшно бледный, адвокат показался ему столь жалким существом, что он не мог удержаться от презрительной улыбки. Делорье заметил ее и покраснел.
Он уже взялся за шляпу, чтобы уйти. Юссонэ, полный тревоги, умоляющими взглядами пытался его смягчить и обратился к Фредерику, который повернулся к ним спиной:
– Ну, миленький, будьте моим меценатом. Окажите покровительство искусствам.
Фредерик, с внезапной покорностью судьбе, взял листок бумаги и, нацарапав несколько строчек, подал ему. Лицо Юссонэ просияло. Он передал письмо Делорье:
– Просите извинения, сударь!
Их друг заклинал своего нотариуса прислать ему как можно скорее пятнадцать тысяч франков.
– О! Теперь я тебя узнаю! – сказал Делорье.
– Клянусь честью дворянина, – прибавил журналист, – вы молодец, вас поместят в галерею полезных деятелей!
Адвокат добавил:
– Ты не окажешься в накладе, сделка великолепная.
– Еще бы! – воскликнул Юссонэ. – Я дам голову на отсечение!
И он наговорил столько глупостей и наобещал столько чудес (в которые сам, быть может, и верил), что Фредерик не знал, над ними ли он смеется или над самим собою.
В тот же вечер он получил письмо от матери.
Слегка над ним подтрунивая, она удивлялась, что он еще не министр. Далее она писала о своем здоровье и сообщала, что г-н Рокк теперь стал бывать у нее.
– У меня нет капиталов, – сказал Фредерик.
– Ну, а у нас? – сказал Делорье, скрестив руки на груди.
Фредерик, обиженный этим жестом, возразил:
– Я-то тут при чем?..
– А, превосходно! У них есть и дрова в камине, и трюфели к обеду, и мягкая постель, библиотека, экипаж, все радости жизни! А если другой дрожит от стужи на чердаке, обедает за двадцать су, трудится, как каторжный, и барахтается в нищете – они тут ни при чем!
И он повторял: «Они тут ни при чем!» с цицероновской иронией, отзывавшей судебным красноречием.
Фредерик хотел заговорить.
– Впрочем, я понимаю, есть потребности… аристократические; без сомнения… какая-нибудь женщина…
– Ну так что же, даже если и так? Разве я не волен?
И с минуту помолчав, Делорье отозвался:
– О, вполне!
– Обещания – самая удобная вещь.
– Боже мой! Да я не отказываюсь от них! – сказал Фредерик.
Адвокат продолжал:
– В школьные годы дают клятвы, собираются учредить фалангу, подражать «Тринадцати» Бальзака! А потом, когда встретятся, – «прощай, старина, ступай своей дорогой!» Тот, кто мог бы оказать другому услугу, заботливо приберегает все для себя.
– Что?
– Да; ты даже не представил нас Дамбрёзам!
Фредерик посмотрел на него; в старом сюртуке, тусклых очках, страшно бледный, адвокат показался ему столь жалким существом, что он не мог удержаться от презрительной улыбки. Делорье заметил ее и покраснел.
Он уже взялся за шляпу, чтобы уйти. Юссонэ, полный тревоги, умоляющими взглядами пытался его смягчить и обратился к Фредерику, который повернулся к ним спиной:
– Ну, миленький, будьте моим меценатом. Окажите покровительство искусствам.
Фредерик, с внезапной покорностью судьбе, взял листок бумаги и, нацарапав несколько строчек, подал ему. Лицо Юссонэ просияло. Он передал письмо Делорье:
– Просите извинения, сударь!
Их друг заклинал своего нотариуса прислать ему как можно скорее пятнадцать тысяч франков.
– О! Теперь я тебя узнаю! – сказал Делорье.
– Клянусь честью дворянина, – прибавил журналист, – вы молодец, вас поместят в галерею полезных деятелей!
Адвокат добавил:
– Ты не окажешься в накладе, сделка великолепная.
– Еще бы! – воскликнул Юссонэ. – Я дам голову на отсечение!
И он наговорил столько глупостей и наобещал столько чудес (в которые сам, быть может, и верил), что Фредерик не знал, над ними ли он смеется или над самим собою.
В тот же вечер он получил письмо от матери.
Слегка над ним подтрунивая, она удивлялась, что он еще не министр. Далее она писала о своем здоровье и сообщала, что г-н Рокк теперь стал бывать у нее.