По ту сторону улицы, на тротуаре, упаковщик, сняв сюртук, заколачивал ящик. Проезжали экипажи. Она затворила окно и опять села. Высокие соседние дома напротив скрывали солнце, и в комнату падал холодный свет. Детей не было дома; вокруг было тихо. Все как будто отступились от нее.
«Он женится! Может ли это быть?»
Ее охватила нервная дрожь.
«Что это? Разве я люблю его?»
И вдруг она ответила себе:
«Да, да, люблю!.. Люблю его!..»
Ей казалось, что она падает куда-то глубоко, что ее падению нет конца. Часы пробили три. Она слушала, как замирает звон. И продолжала сидеть на краю кресла, улыбаясь все той же улыбкой, неподвижно глядя вперед.
В тот же день, в тот же самый час Фредерик и м-ль Луиза гуляли по саду, которым г-н Рокк владел в конце острова. Старая Катерина издали следила за ними. Они шли рядом, и Фредерик говорил:
– Помните, как я вас брал с собой за город?
– Как вы были добры ко мне! – ответила она. – Вы мне помогали делать пирожки из песка, наливали мне лейку, качали меня на качелях…
– А что сталось с вашими куклами, которых вы называли маркизами и королевами?
– Право, не знаю!
– А ваш песик Черныш?
– Утонул, бедняжка!
– А «Дон-Кихот», в котором мы вместе раскрашивали картинки?
– Он до сих пор у меня!
Фредерик напомнил ей о ее первом причастии и как она была мила во время вечерни в белой вуали и с большой свечой в руке, когда вместе с другими девочками обходила алтарь под звон колокольчика.
Вероятно, для м-ль Рокк в этих воспоминаниях было мало привлекательного; она ничего не ответила, а минуту спустя сказала:
– Противный! Ни разу не написал мне!
Фредерик сослался на свои многочисленные занятия.
– Что же такое вы делаете?
Вопрос несколько затруднил его; он ответил, что занимался изучением политики.
– Ах, вот как!
И не расспрашивая его больше, она прибавила:
– Вам, конечно, интересно, а мне…
И она рассказала ему, как ей скучно живется, как она одинока, никого не видит, не знает никаких удовольствий, развлечений. Теперь ей хочется ездить верхом.
– Викарий находит, что для девушки это неприлично. Что за глупая вещь – приличия! Раньше мне позволяли делать все, что я хочу, а теперь ничего нельзя!
– Но ведь ваш отец любит вас!
– Да, но все-таки…
Она вздохнула, и вздох ее значил: «Для моего счастья этого мало».
Наступило молчание. И только скрипел песок под их ногами, а вдали шумела вода. Сена выше Ножана делится на два рукава. Рукав, который приводит в движение мельницы, в этом месте рвется из берегов – так силен здесь напор воды, – а ниже сливается с естественным руслом; и если миновать мосты, то направо, на противоположном берегу, над откосом, где зеленеет дерн, будет виден белый дом; налево, на лугах, – ряды тополей, а прямо – горизонт, ограниченный изгибом реки.