На следующий же день он уволил трех слуг, продал лошадей, купил себе мягкую шляпу для выходов на улицу, даже собирался отпустить бороду и засел дома, упав духом, с горечью перечитывая газеты, наиболее враждебные его взглядам, погрузившись в состояние столь мрачное, что даже шутки над трубкою Флокона[153 - Флокон Фердинанд (1800–1866) – журналист, левый республиканец, главный редактор газеты «Реформа» (1843); в 1848 г. был членом Временного правительства и министром сельского хозяйства и торговли, затем депутатом Учредительного собрания; отмежевался от Кавеньяка. После государственного переворота 1851 г.– в изгнании.] были не в силах вызвать у него улыбку.
Являясь опорой низвергнутой монархии, он боялся, что мщение народа обрушится на его поместья в Шампани, как вдруг он случайно прочел разглагольствования Фредерика. Тут он вообразил, что его молодой друг – лицо очень влиятельное и что если он не в силах быть ему полезен, то по крайней мере может защитить его, – и вот однажды утром г-н Дамбрёз явился к нему в сопровождении Мартинона.
Единственной целью этого посещения, по словам г-на Дамбрёза, было повидаться и побеседовать с ним. В конечном итоге события радуют его, и он от всего сердца принимает «наш возвышенный девиз: „Свобода, Равенство, Братство“, так как в сущности всегда был республиканцем». Если при прежнем строе он и подавал голос за правительство, то просто-напросто для того, чтобы ускорить неминуемое крушение. Он даже рассердился, говоря о Гизо, «из-за которого мы здорово поплатились, – этого ведь нельзя отрицать!» Зато он очень восхищался Ламартином, который, «честное слово, был прямо великолепен, когда по поводу красного знамени…»
– Да, знаю, – сказал Фредерик.
После этого г-н Дамбрёз заявил о своей симпатии к рабочим.
– Ведь в конце концов мы все более или менее рабочие! – И беспристрастие его доходило до того, что Прудон, по его мнению, был логичен. «О, весьма логичен, черт возьми!» И с тем же равнодушием, которое свойственно возвышенному уму, он заговорил о выставке, где видел картину Пеллерена. Он находил ее оригинальной, удачной.
Мартинон все время вставлял одобрительные замечания; он тоже считал, что надо «честно примкнуть к республике», и заговорил о своем отце-земледельце, притворяясь крестьянином, простолюдином. Речь вскоре зашла и о выборах в Национальное собрание и о кандидатах от Фортельского округа. Кандидат оппозиции не мог рассчитывать на успех.
– Вы должны были бы занять его место! – сказал г-н Дамбрёз.
Фредерик стал отговариваться.
А почему бы и нет? Голоса крайних левых обеспечены ему благодаря его личным взглядам, голоса консерваторов – благодаря его происхождению.
– А также отчасти, может быть, – с улыбкой прибавил банкир, – отчасти и благодаря моему влиянию.
Фредерик признался, что не знает, как взяться за это дело. Ничего нет проще! Надо только получить от одного из столичных клубов рекомендацию к патриотам департамента Обы. Надо не просто заявить о своих убеждениях, как это ежедневно делается в газетах, а серьезно изложить определенные принципы.
– Принесите мне, когда напишете.