Миновав коридор, они вошли в большую комнату, служившую, по-видимому, столярной мастерской; от стен, лишь недавно оштукатуренных, пахло известкой. Четыре стенные кинкета, прибитые друг против друга, лили неприятный свет. В глубине, на возвышении, стояла конторка, на ней был колокольчик, внизу стол, заменявший трибуну, а по обе его стороны – два других стола пониже, для секретарей. Публика, занимавшая скамейки, состояла из неудавшихся художников, классных наставников, неизданных сочинителей. Среди целого ряда пальто с засаленными воротниками виднелись женский чепец или рабочая блуза. В конце зала было даже очень много рабочих, пришедших сюда, вероятно, от нечего делать или приведенных ораторами, которым надлежало аплодировать.
Фредерик выбрал себе место между Дюссардье и Режембаром, который, усевшись, положил обе руки на свою трость, оперся на них подбородком и закрыл глаза; а на другом конце зала Дельмар, стоя, возвышался над всеми.
У конторки на председательском месте появился Сенекаль.
Эта неожиданность – так думал простачок приказчик – будет приятна Фредерику. Она же рассердила его.
Толпа проявляла большое уважение к своему председателю. Он был из числа тех, которые 25 февраля требовали немедленной организации труда;[154 - Он был ив числа тех, кто 25 февраля требовал немедленной организации труда…– 25 февраля 1848 г. перед парижской Ратушей состоялась шумная манифестация; была подана петиция об организации труда, о гарантиях права на труд, о твердом минимуме заработка для рабочего и его семьи в случае болезни, об обеспечении инвалидов труда. Требования петиции означали постановку серьезных социальных вопросов, и Временное правительство в целом оказалось к этому не подготовленным; после дебатов было выпущена воззвание, в котором обещалось «гарантировать жизнь рабочего при помощи труда и гарантировать труд всем гражданам», признавалась законность рабочих объединений и ассигновывался миллион франков на проведение соответствующих мероприятий.] на следующий день он в Прадо призывал к нападению на ратушу; а так как здесь каждое лицо следовало определенному образцу, причем один брал пример с Сен-Жюста, другой – с Дантона, третий – с Марата, то он старался подделаться под Бланки, который подражал Робеспьеру. Черные перчатки и волосы щеткой придавали ему строгий вид, исключительно подходящий к случаю.
Заседание он открыл чтением «Декларации прав человека и гражданина», превратившимся в привычный обряд. Потом чей-то здоровенный голос затянул «Народную память» Беранже.
Послышались другие голоса:
– Нет! Нет! Не это!
– «Фуражку»! – заорали из глубины зала патриоты.
И они хором запели злободневные стихи:
На колени – перед рабочим,
Перед фуражкой – шляпы долой.
Повинуясь слову председателя, аудитория смолкла.