Один из секретарей начал перебирать письма:
– Группа молодых людей сообщает, что каждый вечер они сжигают перед Пантеоном номер «Национального собрания»[155 - …они сжигают перед Пантеоном номер «Национального собрания»…– «Национальное собрание» – газета, основанная 29 февраля 1848 г.; ее редакция состояла из бывших административных чинов Июльской монархии, которые повели атаку против Временного правительства.] и приглашают всех патриотов следовать их примеру.
– Браво! Принято! – ответила толпа.
– Гражданин Жан-Жак Лангрене, типограф с улицы Дофина, желал бы, чтобы мученикам Термидора был воздвигнут памятник.
– Мишель-Эварист-Непомюсен Венсан, бывший учитель, выражает желание, чтобы европейская демократия установила единый язык. Можно было бы воспользоваться одним из мертвых языков, например, латынью, усовершенствовав ее.
– Нет! Долой латынь! – закричал архитектор.
– Почему? – спросил какой-то классный наставник.
Они затеяли спор, в который вступили и другие, причем каждый старался блеснуть, и стало так скучно, что многие ушли.
Но вот низенький старичок в зеленых очках, над которыми подымался удивительно высокий лоб, потребовал слова, чтобы сделать неотложное сообщение.
Он прочел докладную записку о распределении налогов. Цифры лились, и конца не предвиделось. Нетерпение выразилось сперва ворчанием, разговорами; ничто не смущало его. Потом начали свистеть, стали звать «Азора». Сенекаль пожурил публику. Старичок продолжал говорить, точно заведенная машина. Чтобы остановить оратора, пришлось схватить его за локоть. Тогда он словно очнулся от сна и, спокойно подняв очки, сказал:
– Виноват, граждане! Виноват! Удаляюсь! Прошу извинения!
Неудача, постигшая это выступление, смутила Фредерика. Написанная речь лежала у него в кармане, но импровизация могла бы иметь больше успеха.
Наконец председатель объявил, что пора перейти к главному вопросу – к выборам. Длинные республиканские списки не стоило обсуждать. Однако ведь «Клуб Разума», как и всякий иной, имел право составить свой список, – «да не прогневаются господа падишахи из ратуши», – и гражданам, желавшим удостоиться доверия народа, предоставлялось объявить свое имя и звание.
– Ну, начинайте! – сказал Дюссардье.
Человек в сутане, с курчавыми волосами и с бойким выражением лица, уже поднял руку. Он пробормотал, что его зовут Дюкрето, сообщил, что он священник и агроном, автор ученого труда «Об удобрениях». Ему посоветовали обратиться в клуб садоводов.
Затем на трибуну поднялся патриот в блузе. Это был широкоплечий плебей с длинными черными волосами и полным, очень добродушным лицом. Собрание он обвел взглядом почти сладострастным, откинул голову и, наконец, разведя руками, начал:
– Вы отвергли Дюкрето, братья мои! И хорошо поступили. Но поступили вы так не от безверия, ибо все мы верующие.
Некоторые слушали его, разинув рот, приняв восторженные позы, точно прозелиты, которых наставляют в вере.