Гюстав Флобер. Воспитание чувств. Страница 259
Ему неясно вспомнились такие же вечера, полные такой же тишины. Где это было?
Он опустился на колени, взял ее руку и поклялся в вечной любви. А потом, когда он уже собрался уходить, она знаком подозвала его и сказала совсем тихо:
– Приходите обедать! Мы будем одни!
Когда Фредерик спускался по лестнице, ему казалось, что он стал другим человеком, что на него веет благоуханным зноем теплицы, что наконец-то он вступает в высший круг, в мир патрицианских любовных измен и великосветских интриг. Чтобы занять там первое место, достаточно владеть такой женщиной, как она. Томясь жаждой деятельности и власти, но связанная браком с человеком посредственным, для которого она сделала так много, она, быть может, захотела руководить кем-нибудь более сильным? Теперь нет ничего невозможного! Он чувствовал, что готов проехать верхом двести миль, проработать без устали несколько ночей кряду; его сердце было преисполнено гордости.
По тротуару впереди него шел, понуря голову, человек в старом пальто; у него был такой измученный вид, что Фредерик обернулся, чтобы посмотреть на него. Тот поднял голову Это был Делорье. Он почему-то колебался. Фредерик бросился ему на шею:
– А, дружище! Неужели это ты?
И он повел его к себе, забрасывая вопросами.
Бывший комиссар Ледрю-Роллена поведал ему сперва, какие невзгоды ему пришлось перенести. Так как он консерваторам проповедовал братство, а социалистам – уважение к законам, то одни стреляли в него, другие принесли веревку, чтобы его повесить. После июньских событий его без церемоний отрешили от должности. Он бросился в ряды заговорщиков, перехвативших оружие в Труа. За отсутствием улик его отпустили. Затем революционный комитет послал его в Лондон, где во время банкета он подрался со своими соратниками. Вернувшись в Париж…
– Почему ты не пришел ко мне?
– Тебя никогда не бывало дома. Твой швейцар держал себя как-то таинственно, я не знал, что и подумать, да к тому же мне не хотелось явиться побежденным.
Он стучался в двери демократии, предлагая служить ей пером, речью, своей деятельностью, но всюду был отвергнут; ему не доверяли, и пришлось продать часы, книги, белье.
– Лучше околевать на Бель-Ильской каторге[184 - Бель-Ильская каторга. – Многие июньские повстанцы были заключены в крепость на острове Белъ-Иль.] вместе с Сенекалем!
Фредерика, завязывавшего в эту минуту галстук, это известие как будто не очень взволновало.
– А-а! Так милейший Сенекаль сослан?
Делорье, с завистью оглядывая стены, ответил:
– Не всем такая удача, как тебе!
– Извини меня, – сказал Фредерик, не замечая намека, – но я нынче обедаю в гостях. Обед тебе приготовят, заказывай все, что хочешь! Спать ложись на моей постели.
Горечь Делорье исчезла, побежденная столь полным радушием.
– На твоей постели? Но… это стеснит тебя.
– Да нет же! У меня есть другие.
– Ну, прекрасно! – смеясь, ответил адвокат. – У кого же ты обедаешь?
Он опустился на колени, взял ее руку и поклялся в вечной любви. А потом, когда он уже собрался уходить, она знаком подозвала его и сказала совсем тихо:
– Приходите обедать! Мы будем одни!
Когда Фредерик спускался по лестнице, ему казалось, что он стал другим человеком, что на него веет благоуханным зноем теплицы, что наконец-то он вступает в высший круг, в мир патрицианских любовных измен и великосветских интриг. Чтобы занять там первое место, достаточно владеть такой женщиной, как она. Томясь жаждой деятельности и власти, но связанная браком с человеком посредственным, для которого она сделала так много, она, быть может, захотела руководить кем-нибудь более сильным? Теперь нет ничего невозможного! Он чувствовал, что готов проехать верхом двести миль, проработать без устали несколько ночей кряду; его сердце было преисполнено гордости.
По тротуару впереди него шел, понуря голову, человек в старом пальто; у него был такой измученный вид, что Фредерик обернулся, чтобы посмотреть на него. Тот поднял голову Это был Делорье. Он почему-то колебался. Фредерик бросился ему на шею:
– А, дружище! Неужели это ты?
И он повел его к себе, забрасывая вопросами.
Бывший комиссар Ледрю-Роллена поведал ему сперва, какие невзгоды ему пришлось перенести. Так как он консерваторам проповедовал братство, а социалистам – уважение к законам, то одни стреляли в него, другие принесли веревку, чтобы его повесить. После июньских событий его без церемоний отрешили от должности. Он бросился в ряды заговорщиков, перехвативших оружие в Труа. За отсутствием улик его отпустили. Затем революционный комитет послал его в Лондон, где во время банкета он подрался со своими соратниками. Вернувшись в Париж…
– Почему ты не пришел ко мне?
– Тебя никогда не бывало дома. Твой швейцар держал себя как-то таинственно, я не знал, что и подумать, да к тому же мне не хотелось явиться побежденным.
Он стучался в двери демократии, предлагая служить ей пером, речью, своей деятельностью, но всюду был отвергнут; ему не доверяли, и пришлось продать часы, книги, белье.
– Лучше околевать на Бель-Ильской каторге[184 - Бель-Ильская каторга. – Многие июньские повстанцы были заключены в крепость на острове Белъ-Иль.] вместе с Сенекалем!
Фредерика, завязывавшего в эту минуту галстук, это известие как будто не очень взволновало.
– А-а! Так милейший Сенекаль сослан?
Делорье, с завистью оглядывая стены, ответил:
– Не всем такая удача, как тебе!
– Извини меня, – сказал Фредерик, не замечая намека, – но я нынче обедаю в гостях. Обед тебе приготовят, заказывай все, что хочешь! Спать ложись на моей постели.
Горечь Делорье исчезла, побежденная столь полным радушием.
– На твоей постели? Но… это стеснит тебя.
– Да нет же! У меня есть другие.
– Ну, прекрасно! – смеясь, ответил адвокат. – У кого же ты обедаешь?