Ему возражает Комбефер:
- Ты заблуждаешься, Баорель. Буржуазия любит трагедию, и пускай себе любит, оставим в данном случае буржуазию в покое. Трагедия, разыгрываемая в париках, имеет право на существование. Я не разделяю мнения тех, кто во имя Эсхила оспаривает у нее это право. В самой природе встречаются образцы топорной работы, среди ее творений есть готовые пародии: клюв -не клюв, крылья -не крылья, плавники -не плавники, лапы -не лапы, крик жалобный, но вызывающий смех, - вот вам утка. И поскольку рядом с вольной птицей существует еще домашняя птица, я не вижу оснований, почему бы подле античной трагедии не существовать трагедии классицистов?
В другой раз, при Мариусе, проходившем вместе с Анжольрасом и Курфейраком по улице Жан -Жака Руссо, произошел следующий разговор.
- Обратите внимание, - сказал Курфейрак, беря его под руку, - мы находимся на Штукатурной улице, которая именуется ныне улицей Жан -Жака Руссо по той причине, что лет шестьдесят назад здесь проживала забавная парочка: Жан -Жак со своей Терезой. Время от времени тут рождались маленькие существа. Тереза производила на свет детей, а Жан- Жак - подкидышей.
Курфейрака оборвал Анжольрас:
- Не оскверняйте памяти Жан -Жака! Я преклоняюсь пред этим человеком. Пусть он отрекся от своих детей, но он взял себе в сыновья народ.
Никто из молодых людей не употреблял слова "император". Только Жан Прувер иногда говорил "Наполеон", все остальные называли его Бонапартом, а Анжольрас выговаривал Буонапарт.
Все это приводило Мариуса в изумление. То было initium sapientiae*.
*Начало познания (лат.).
Глава четвертая
ДАЛЬНЯЯ КОМНАТА В КАФЕ "МЮЗЕН"
Один разговор между молодыми людьми, при котором присутствовал Мариус и в который он изредка вставлял слово, произвел на него огромное впечатление.
Дело происходило в дальней комнате кафе "Мюзен". В тот вечер почти все Друзья азбуки были в сборе. По-праздничному горел кенкет. Говорили о том о сем громко, но без особого увлечения. За исключением Анжольраса и Мариуса, которые хранили молчание, каждый разглагольствовал о чем придется. Товарищеские беседы принимают иногда такую форму мирной бестолковой болтовни. Это был не столько разговор, сколько игра, словесная неразбериха. Перебрасывались словами, подхватывали их на лету. Говор слышался во всех углах.
Ни одна женщина не допускалась в заднее помещение кафе, кроме судомойки Луизон, время от времени проходившей туда, где мылась посуда, в "лабораторию" кабачка.
Грантер, сильно навеселе, забрался в угол и выкрикивал оттуда всякую чепуху, оглушая окружающих.
- Жажда томит меня, о смертные! - орал он. - Мне приснился сон, будто с гейдельбергской бочкой случился удар, будто ей поставили дюжину пиявок и будто одна из них - я. Мне хочется выпить. Мне хочется забыться. Жизнь -кто ее только выдумал! - прегнусная штука. И длится она минуту, и цена ей грош. Станешь жить - непременно сломаешь себе на этом деле шею.
