Однажды вечером, когда ветер дул с такой силой, как будто возвратился январь, и когда горожане снова надели теплые плащи, маленький Гаврош, веселый, как всегда, хотя и дрожащий от холода в своих лохмотьях, замирая от восхищения, стоял перед парикмахерской близ Орм -Сен -Жерве. Он был наряжен в женскую шерстяную, неизвестно где подобранную шаль, из которой сам соорудил себе шарф на шею. Маленький Гаврош, казалось, был очарован восковой невестой в платье с открытым лифом, с венком из флер -д'оранжа, которая вращалась в окне между двух кенкетов, улыбаясь прохожим. На самом деле он наблюдал за парикмахерской, соображая, не удастся ли ему "слямзить" с витрины кусок мыла, чтобы потом продать его за одно су парикмахеру из предместья. Ему нередко случалось позавтракать с помощью такого вот кусочка. Он называл этот род работы, к которому имел призвание, "брить брадобреев".
Созерцая невесту и посматривая на кусок мыла, он бормотал:
- Во вторник... Нет, не во вторник... Разве во вторник?.. А может, и во вторник... Да, во вторник.
К чему относился этот монолог, так и осталось невыясненным.
Если он имел отношение к последнему обеду Гавроша, то с тех пор прошло уже три дня, так как сегодня была пятница.
Цирюльник, бривший постоянного клиента в своей хорошо натопленной цирюльне, время от времени искоса поглядывал на этого врага, на этого наглого озябшего мальчишку, руки которого были засунуты в карманы, а мысли, по-видимому, бродили бог весть где.
Покамест Гаврош изучал невесту, витрину и виндзорское мыло, двое ребят, один меньше другого и оба меньше его, довольно чисто одетые, один лет семи, другой лет пяти, робко повернули дверную ручку и, войдя в цирюльню,, попросили чего-то, может быть, милостыни, жалобным шепотом, больше похожим на стону чем на мольбу. Они говорили оба одновременно, в разобрать их слова было невозможно, потому что голос младшего прерывали рыдания, а старший стучал зубами от холода. Рассвирепевший цирюльник, не выпуская бритвы, обернулся к ним и, подталкивая старшего правой рукой, а младшего коленом, выпроводил их да улицу и запер дверь.
- Только холоду зря напустили! - проворчал он.
Дети, плача, пошли дальше. Тем временем надвинулась туча, заморосил дождь. Гаврош догнал их и спросил:
- Что с вами стряслось, птенцы?
- Мы не знаем, где нам спать, - ответил старший.
- Только-то? - удивился Гаврош. - Подумаешь, большое дело! Стоит из-за этого реветь. Глупыши!
Сохраняя вид слегка насмешливого превосходства, он принял снисходительно мягкий тон растроганного начальника:
- Пошли за мной, малявки.
- Хорошо, сударь, - сказал старший.
Двое детей послушно последовали за ним, как последовали бы за архиепископом. Они даже перестали плакать.
Гаврош пошел по улице Сент -Антуан, по направлению к Бастилии.
На ходу он обернулся и бросил негодующий взгляд на цирюльню.
- Экий бесчувственный! Настоящая вобла! - бросил он - Верно, англичанишка какой-нибудь.
