Все же он счел нужным прибавить несколько слов в поучение младенцам:
- Эти штуки из Ботанического сада. Они для диких зверей. Тамыхъесь (там их есть) целый набор. Тамтольнада (там только надо) перебраться через стену, влезть в окно и проползти под дверь. И бери этого добра сколько хочешь.
Сообщая им все эти сведения, он в то же время закрывал краем одеяла самого младшего.
- Как хорошо! Как тепло! -пролепетал тот.
Гаврош устремил довольный взгляд на одеяло.
- Это тоже из Ботанического сада, - сказал он. - У обезьян забрал.
Указав старшему на циновку, на которой он лежал, очень толстую и прекрасно сплетенную, он сообщил:
- А это было у жирафа.
И, помолчав, продолжал:
- Все это принадлежало зверям. Я у них отобрал. Они не обиделись. Я им сказал: "Это для слона".
Снова помолчав, он заметил:
- Перелезешь через стену, и плевать тебе на начальство. И дело с концом.
Мальчики изумленно, с боязливым почтением взирали на этого смелого и изобретательного человечка. Бездомный, как они, одинокий, как они, слабенький, как они, но вместе с тем изумительный и всемогущий, с физиономией, на которой гримасы старого паяца сменялись самой простодушной, самой очаровательной детской улыбкой, он казался им сверхъестественным существом.
- Сударь! - робко сказал старший. - А разве вы не боитесь полицейских?
- Малыш! Говорят не "полицейские", а "фараоны"! - вот все, что ответил ему Гаврош.
Младший смотрел широко открытыми глазами, но ничего не говорил. Так как он лежал на краю циновки, а старший посредине, то Гаврош подоткнул ему одеяло, как это сделала бы мать, а циновку, где была его голова, приподнял, положив под нее старые тряпки, и устроил таким образом малышу подушку. Потом он обернулся к старшему:
- Ну как? Хорошо тут?
- Очень! - ответил старший, взглянув на Гавроша с видом спасенного ангела.
Бедные дети, промокшие насквозь, начали согреваться.
- Кстати, - снова заговорил Гаврош, - почему это вы давеча плакали?
И, показав на младшего, продолжал:
- Такой карапуз, как этот, пусть его; но взрослому, как ты, и вдруг реветь - это совсем глупо; точь-в-точь теленок.
- Ну да! -ответил тот. -Ведь у нас не было квартиры, и некуда было деваться.
- Птенцы! - заметил Гаврош. - Говорят не "квартира", а "домовуха".
- А потом мы боялись остаться ночью одни.
- Говорят не "ночь", а "потьмуха".
- Благодарю вас, сударь, - ответил мальчуган.
- Послушай, -снова заговорил Гаврош ,-никогда не нужно хныкать из-за пустяков. Я буду о вас заботиться. Ты увидишь, как нам будет весело. Летом пойдем с Наве, моим приятелем, в Гласьер, будем там купаться и бегать голышом по плотам у Аустерлицкого моста, чтобы побесить прачек. Они кричат, злятся, если бы ты знал, какие они потешные! Потом мы пойдем смотреть на человека-скелета. Он живой. На Елисейских полях. Он худой, как щепка, этот чудак. Пойдем в театр.
