Виктор Гюго. Отверженные. Часть 5. Стр.152
Поглощенный своим счастьем, он до этой минуты не замечал его ужасающей бледности.
Жан Вальжан снял черную повязку с правого локтя, размотал полотняный лоскут, обернутый вокруг руки, высвободил большой палец и показал его Мариусу.
- С моей рукой ничего не случилось, - сказал он.
Мариус взглянул на его палец.
- И никогда не случалось, - добавил Жан Вальжан.
Действительно, на пальце не было ни малейшей царапины.
Жан Вальжан продолжал:
- Мне не следовало присутствовать на вашей свадьбе. Я постарался избежать этого. Я выдумал эту рану, чтобы не совершить подлог, чтобы не дать повода объявить недействительным свадебный контракт, чтобы его не подписывать.
- Что это значит? - запинаясь, спросил Мариус.
- Это значит, - ответил Жан Вальжан, - что я был на каторге.
- Я схожу с ума! - в испуге вскричал Мариус.
- Господин Понмерси! - сказал Жан Вальжан. - Я провел на каторге девятнадцать лет. За воровство. Затем я был приговорен к ней пожизненно. За повторное воровство. В настоящее время я скрываюсь от полиции.
Напрасно Мариус старался отступить перед действительностью, не поверить факту, воспротивиться очевидности, -он вынужден был сложить оружие. Он начал понимать, и, как всегда бывает в подобных случаях, он понял и то, чего сказано не было. Он вздрогнул от внезапно озарившей его страшной догадки; его мозг пронзила мысль, заставившая его содрогнуться. Он словно проник взором в будущее и узрел там свою безотрадную участь.
- Говорите все! Говорите правду1-крикнул он - Вы отец Козетты?
И, полный невыразимого ужаса, отшатнулся.
Жан Вальжан выпрямился с таким величественным видом, что, казалось, стал выше на голову.
- Вы должны мне поверить сударь. И хотя нашу клятву - клятву таких, как я, - правосудие не признает...
Он помолчал, потом заговорил медленно с какою-то властной мрачной силой подчеркивая каждый слог:
- ...Вы мне поверите. Я не отец Козетты! Видит бог, нет! Господин Понмерси! Я крестьянин из Фавероля. Я зарабатывал на жизнь подрезкой деревьев. Меня зовут не Фошлеван, а Жан Вальжан. Я для Козетты - никто. Успокойтесь.
- Кто мне это докажет? - пробормотал Мариус.
- Я. Мое слово.
Мариус взглянул на этого человека. Человек был мрачен и спокоен. Подобное спокойствие несовместимо с ложью. То, что обратилось в лед, - правдиво. В этом могильном холоде чувствовалась истина.
- Я вам верю, - сказал Мариус.
Жан Вальжан наклонил голову, как бы принимая это к сведению, и продолжал:
- Что я для Козетты? Случайный прохожий. Десять лет назад я не знал, что она живет на свете. Я люблю ее, это верно. Как не любить дитя, которое знал с малых его лет, в годы, когда сам уже был стариком? Когда стар, чувствуешь себя дедушкой всех малышей. Мне думается, вы можете допустить, что есть и у меня что-то похожее на сердце. Она была сироткой. Без отца, без матери. Она нуждалась во мне. Вот почему я полюбил ее.
Жан Вальжан снял черную повязку с правого локтя, размотал полотняный лоскут, обернутый вокруг руки, высвободил большой палец и показал его Мариусу.
- С моей рукой ничего не случилось, - сказал он.
Мариус взглянул на его палец.
- И никогда не случалось, - добавил Жан Вальжан.
Действительно, на пальце не было ни малейшей царапины.
Жан Вальжан продолжал:
- Мне не следовало присутствовать на вашей свадьбе. Я постарался избежать этого. Я выдумал эту рану, чтобы не совершить подлог, чтобы не дать повода объявить недействительным свадебный контракт, чтобы его не подписывать.
- Что это значит? - запинаясь, спросил Мариус.
- Это значит, - ответил Жан Вальжан, - что я был на каторге.
- Я схожу с ума! - в испуге вскричал Мариус.
- Господин Понмерси! - сказал Жан Вальжан. - Я провел на каторге девятнадцать лет. За воровство. Затем я был приговорен к ней пожизненно. За повторное воровство. В настоящее время я скрываюсь от полиции.
Напрасно Мариус старался отступить перед действительностью, не поверить факту, воспротивиться очевидности, -он вынужден был сложить оружие. Он начал понимать, и, как всегда бывает в подобных случаях, он понял и то, чего сказано не было. Он вздрогнул от внезапно озарившей его страшной догадки; его мозг пронзила мысль, заставившая его содрогнуться. Он словно проник взором в будущее и узрел там свою безотрадную участь.
- Говорите все! Говорите правду1-крикнул он - Вы отец Козетты?
И, полный невыразимого ужаса, отшатнулся.
Жан Вальжан выпрямился с таким величественным видом, что, казалось, стал выше на голову.
- Вы должны мне поверить сударь. И хотя нашу клятву - клятву таких, как я, - правосудие не признает...
Он помолчал, потом заговорил медленно с какою-то властной мрачной силой подчеркивая каждый слог:
- ...Вы мне поверите. Я не отец Козетты! Видит бог, нет! Господин Понмерси! Я крестьянин из Фавероля. Я зарабатывал на жизнь подрезкой деревьев. Меня зовут не Фошлеван, а Жан Вальжан. Я для Козетты - никто. Успокойтесь.
- Кто мне это докажет? - пробормотал Мариус.
- Я. Мое слово.
Мариус взглянул на этого человека. Человек был мрачен и спокоен. Подобное спокойствие несовместимо с ложью. То, что обратилось в лед, - правдиво. В этом могильном холоде чувствовалась истина.
- Я вам верю, - сказал Мариус.
Жан Вальжан наклонил голову, как бы принимая это к сведению, и продолжал:
- Что я для Козетты? Случайный прохожий. Десять лет назад я не знал, что она живет на свете. Я люблю ее, это верно. Как не любить дитя, которое знал с малых его лет, в годы, когда сам уже был стариком? Когда стар, чувствуешь себя дедушкой всех малышей. Мне думается, вы можете допустить, что есть и у меня что-то похожее на сердце. Она была сироткой. Без отца, без матери. Она нуждалась во мне. Вот почему я полюбил ее.