Ипполит Матвеевич стал красным.
– Вы устали, барышня, – сказал он Лизе, – присядьте-ка сюда и отдохните, а мы с ним походим немного. Это, кажется, интересный зал.
Лизу усадили. Концессионеры отошли к окну.
– Она? – спросил Остап.
– Как будто она. Только не та обивка.
– Великолепно, обивку могли переменить.
– Нужно более тщательно осмотреть.
– Все стулья тут?
– Сейчас я посчитаю. Подождите, подождите…
Воробьянинов стал переводить глаза со стула на стул.
– Позвольте, – сказал он наконец, – двадцать стульев – этого не может быть. Их ведь должно быть всего десять.
– А вы присмотритесь хорошо. Может быть, это не те.
Они стали ходить между стульями.
– Ну? – торопил Остап.
– Спинка как будто не такая, как у моих.
– Значит, не те?
– Не те.
– Мура. Напрасно я с вами связался, кажется.
Ипполит Матвеевич был совершенно подавлен.
– Ладно, – сказал Остап, – заседание продолжается. Стул – не иголка. Найдется. Дайте ордера сюда. Придется вступить в неприятный контакт с администрацией музея. Садитесь рядом с девочкой и сидите. Я сейчас приду.
– Что вы такой грустный? – говорила Лиза. – Вы устали?
Ипполит Матвеевич отделывался молчанием.
– У вас голова болит?
– Да, немножко. Заботы, знаете ли. Отсутствие женской ласки сказывается на жизненном укладе.
Лиза сперва удивилась, а потом, посмотрев на своего бритоголового собеседника, и на самом деле его пожалела. Глаза у Воробьянинова были страдальческие. Пенсне не скрывало резко обозначавшихся мешочков. Быстрый переход от спокойной жизни делопроизводителя уездного загса к неудобному и хлопотливому быту охотника за бриллиантами и авантюриста даром не дался. Ипполит Матвеевич сильно похудел, и у него стала побаливать печень. Под суровым надзором Бендера Ипполит Матвеевич терял свою физиономию и быстро растворялся в могучем интеллекте сына турецко-подданного. Теперь, когда он на минуту остался вдвоем с очаровательной гражданкой Калачевой, ему захотелось рассказать ей обо всех горестях и волнениях, но он не посмел этого сделать.
– Да, – сказал он, нежно глядя на собеседницу. – Такие дела. Как же вы поживаете, Елизавета…
– Петровна. А вас как зовут?
Обменялись именами-отчествами.
«Сказка любви дорогой»,[258 - …«Сказка любви дорогой», – подумал Ипполит Матвеевич… – Возможно, имеется в виду строка рефрена популярного романса Б. В. Гродзкого на стихи А. А. Френкеля:«Молчи, грусть, молчи,Не тронь старых ран,Сказки любви дорогойНе вернуть никогда, никогда…».Не менее вероятна аллюзия на вышедший в 1918 году фильм П. И. Чардынина «Молчи, грусть, молчи», известный также в прокате под названием «Сказка любви дорогой», где снимались звезды русского кино.] – подумал Ипполит Матвеевич, вглядываясь в простенькое лицо Лизы. Так страстно, так неотвратимо захотелось старому предводителю женской ласки, отсутствие которой тяжело сказывается на жизненном укладе, что он немедленно взял Лизину лапку в свои морщинистые руки и горячо заговорил об Эйфелевой башне.