В театре не осталось никого, кроме членов-пайщиков концессионного предприятия. Все живое выбежало на улицу под хлынувший наконец свежий дождь.
– За мной, Киса! – скомандовал Остап. – В случае чего мы – не нашедшие выхода из театра провинциалы.
Они пробрались за сцену и, чиркая спичками, но все же ударяясь о гидравлический пресс, обследовали всю сцену. Великий комбинатор побежал вверх по лестнице в бутафорскую.
– Идите сюда! – крикнул он сверху.
Воробьянинов, размахивая руками, помчался наверх.
– Видите? – сказал Остап, разжигая спичку.
Из мглы выступил угол гамбсовского стула и сектор зонтика с надписью: «хочу…»
– Вот! Вот наше будущее, настоящее и прошедшее! Зажигайте, Киса, спички, а я его вскрою.
И Остап полез в карман за инструментами.
– Ну-с, – сказал он, протягивая руку к стулу, – еще одну спичку, предводитель.
Вспыхнула спичка, и, странное дело, стул сам собой скакнул в сторону и вдруг, на глазах изумленных концессионеров, провалился сквозь пол.
– Мама! – крикнул Ипполит Матвеевич, отлетая к стене, хотя не имел ни малейшего желания этого делать.
Со звоном выскочили стекла, и зонтик с надписью «Я хочу Подколесина», подхваченный вихрем, вылетел в окно к морю. Остап лежал на полу, легко придавленный фанерными щитами.
Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года.[503 - …первый удар большого крымского землетрясения 1927 года… – Речь в данном случае идет о землетрясении 11 сентября 1927 года, однако первое, куда менее сильное, было гораздо раньше – 26 июня.] Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал сокровище из рук концессионеров.
– Товарищ Бендер! Что это такое? – кричал Ипполит Матвеевич в ужасе.
Остап был вне себя. Землетрясение, ставшее на его пути! Это был единственный случай в его богатой практике.
– Что это? – вопил Воробьянинов.
С улицы доносились крики, звон и шепот.
– Это то, что нам нужно немедленно удирать на улицу, пока нас не завалило стеной. Скорей! Скорей! Дайте руку, шляпа!..
И они ринулись к выходу. К их удивлению, у двери, ведущей со сцены в переулок, лежал на спине целый и невредимый гамбсовский стул. Издав собачий визг, Ипполит Матвеевич вцепился в него мертвой хваткой.
– Давайте плоскогубцы! – крикнул он Остапу.
– Идиот вы паршивый! – застонал Остап. – Сейчас потолок обвалится, а он тут с ума сходит! Скорее на воздух.
– Плоскогубцы! – ревел обезумевший Ипполит Матвеевич.
– Ну вас к черту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!
С этими словами Остап кинулся к двери. Ипполит Матвеевич залаял и, подхватив стул, побежал за Остапом. Как только они очутились на середине переулка, земля тошно зашаталась под ногами, с крыши театра повалилась черепица, и на том месте, которое концессионеры только что покинули, уже лежали останки гидравлического пресса.