Но Ламме не слышал – он тоже смотрел на влюбленные пары.
– Вот так когда-то и мы, я и моя жена, миловались перед носом у тех, кто, вроде нас с тобой, посиживал без подруги на бережку, – сказал он.
– Пойдем выпьем, – повторил Уленшпигель, – мы найдем Семерых на дне кружки.
– Ты что, пьян? – возразил Ламме. – Ты же знаешь, что Семеро – это великаны и что им не выпрямиться во весь рост даже в Храме Спасителя.
Грустная дума о Неле не мешала Уленшпигелю думать и о том, что в какой-нибудь гостинице его, быть может, ожидают надежное пристанище, сытный ужин и радушная хозяйка.
– Пойдем выпьем! – в третий раз проговорил он.
Но Ламме не слушал его, он смотрел на колокольню собора Богоматери и молился:
– Пресвятая Богородица, покровительница состоящих в законном браке, дай мне еще раз увидеть мягкую подушечку – белую ее грудь!
– Пойдем выпьем, – настаивал Уленшпигель, – она, уж верно, в трактире – показывает свою белую грудь пьянчугам.
– Как ты смеешь худо о ней думать? – воскликнул Ламме.
– Пойдем выпьем, – твердил Уленшпигель, – она, конечно, держит где-нибудь трактир.
– Тебе выпить хочется – вот ты и злишься, – огрызнулся Ламме.
А Уленшпигель продолжал:
– А что, если она приготовила для бедных путников отменную тушеную говядину с острыми приправами, благоухающими на весь трактир, говядину не жирную, сочную, нежную, как лепестки розы, плавающую, будто рыба на масленице, меж гвоздики, мускатного ореха, петушьих гребешков, телячьих желез и прочих дивных яств?
– Вот пакостник! – вскричал Ламме. – Ты что, задался целью меня уморить? Забыл, что мы уже два дня пробавляемся черствым хлебом да скверным пивом?
– Тебе есть хочется – вот ты и злишься. Скулишь от голода. Ну так давай выпьем и закусим! – предложил Уленшпигель. – У меня еще осталось полфлорина – на это можно устроить целое пиршество.
Ламме повеселел. Оба сели в повозку и поехали по городу, высматривая трактир получше. Но им все попадались угрюмого вида baes’ы и не весьма приветливые baesin’ы, и потому они, полагая, что злющая рожа – плохая вывеска для странноприимных заведений, нигде не решались остановиться.
Наконец они доехали до Субботнего рынка и зашли в трактир под вывеской Blauwe Lanteern – «Синий Фонарь». Наружность baes’а на сей раз показалась им располагающей.
Повозку они вкатили под навес, а осла оставили в стойле, в обществе торбы с овсом. Потом заказали себе ужин, вволю наелись, отлично выспались, встали – и опять за еду.
Ламме ел так, что за ушами трещало, и все приговаривал:
– В животе у меня небесная музыка.
Когда настало время расплачиваться, baes подошел к Ламме и сказал:
– С вас десять патаров.
– Деньги у него, – показав на Уленшпигеля, молвил Ламме.
– У меня денег нет, – сказал Уленшпигель.
– А где же твои полфлорина? – спросил Ламме.
– Нет у меня полфлорина, – отвечал Уленшпигель.