Уленшпигель же обратился к женщине с такими словами:
– Чихали мы на твоего Пира Силача! Мы посильней его будем. Мой друг Ламме двоих таких, как он, съест и даже не икнет.
– Что ты говоришь, сын мой? – вмешался Ламме.
– Сущую правду, – возразил Уленшпигель, – не перечь мне из скромности. Да, добрые люди, вы, бабочки, и вы, мастеровые, сейчас вы увидите, как он будет орудовать кулаками и как он сотрет в порошок знаменитого Пира Силача.
– Замолчи! – взмолился Ламме.
– Ты славишься своей силой, – продолжал Уленшпигель, – не к чему прибедняться.
– И-а! – ревел судовщик.
– И-а! – ревел мальчуган.
Неожиданно Уленшпигель снова, весьма приятно для слуха, запел жаворонком, так что прохожие, и мужчины и женщины, а равно и мастеровые, пришли в восторг и пристали к нему с вопросами, где он научился такому дивному пению.
– В раю – я ведь прямо оттуда, – отвечал Уленшпигель и, обратившись к судовщику, который ревел не переставая и в насмешку показывал на него пальцем, крикнул:
– Что ж ты, обормот, торчишь на своем суденышке? Ты бы на сушу ступил да тут бы и посмеялся над нами и над нашими осликами. Что, брат, кишка тонка?
– Что, брат, кишка тонка? – подхватил Ламме.
– И-а, и-а! – ревел судовщик. – Господа ослиные ослы, пожалуйте на мое судно!
– Во всем подражай мне, – шепнул Уленшпигель Ламме и снова обратился к судовщику: – Ты – Пир Силач, ну а я – Тиль Уленшпигель, а вот это наши ослы Иеф и Ян, и ревут они лучше тебя, потому что у них это выходит естественно. А к тебе на твое утлое суденышко мы не пойдем. Твоя посудина, как все равно корыто, пляшет от самой легкой зыби, да и плавает-то она бочком, по-крабьи.
– Во, во, по-крабьи! – подхватил Ламме.
Тут судовщик обратился к нему:
– А ты что бормочешь, шматок сала?
Ламме обозлился.
– Ты дурной христианин, коли хватает у тебя совести колоть мне глаза моим недугом! – крикнул он. – Да будет тебе известно, что это сало благоприобретенное, от хорошего питания, а ты, ржавый гвоздь, всю жизнь пробавлялся тухлыми селедками, свечными фитилями да рыбьей чешуей, о чем свидетельствует твой скелет, просвечивающий в дырки на штанах.
– Ух, и сцепятся же они сейчас – только пух полетит! – предвкушая удовольствие, говорили прохожие и мастеровые.
– И-а, и-а! – ревел судовщик.
Ламме надумал слезть с осла, набрать камней и начать обстреливать судовщика.
– Камнями не бросайся, – сказал ему Уленшпигель.
Судовщик что-то сказал на ухо мальчишке, иакавшему рядом с ним на палубе. Тот отвязал шлюпку и, ловко орудуя багром, направился к берегу. Подъехав на близкое расстояние, он приосанился и сказал:
– Мой baes спрашивает, осмелитесь ли вы явиться к нему на судно и переведаться с ним кулаками и пинками. А мужчины и женщины будут свидетелями.
– Мы ничего не имеем против, – с достоинством отвечал Уленшпигель.
– Мы принимаем вызов, – необыкновенно гордо сказал Ламме.