– Пой дем закусим, – сказал Уленшпигель.
И они пошли на Старый спуск и до отвала наелись choesel’eй и напились dobbelknol’я.
И Ламме больше не хныкал.
И Уленшпигель сказал:
– Благословенно доброе пиво за то, что оно, как солнцем, озарило твою душу! Живот твой трясется от смеха. До чего ж я люблю смотреть на развеселую пляску твоих кишок!
– Они бы еще и не так заплясали, сын мой, когда бы мне посчастливилось найти жену, – подхватил Ламме.
– Пойдем поищем, – сказал Уленшпигель.
В таких-то разговорах дошли они до квартала Нижней Шельды.
– Посмотри на этот деревянный домик с хорошенькими резными окошечками, обрати внимание на желтые занавески и красный фонарь, – обратился к Ламме Уленшпигель. – Там, за четырьмя бочками bruinbier’a, uitzet’a[191 - Сорт пива (флам.).] , dobbelknol’я и амбуазского вина, восседает прелестная baesine лет этак пятидесяти с хвостиком. Что ни год, она покрывается новым слоем жира. На одной из бочек горит свеча, к балке подвешен фонарь. Там и светло и темно – темно для любви, светло для расчета.
– Стало быть, это обитель дьяволовых черниц, a baesine – ихняя настоятельница, – заключил Ламме.
– Твоя правда, – подтвердил Уленшпигель. – Это она во имя господина Вельзевула ведет по греховной стезе пятнадцать миловидных девушек – охотниц до любовных похождений; она их и кормит, и дает им приют, вот только ночевать им здесь возбраняется.
– Так ты уже успел побывать в этой обители? – спросил Ламме.
– Я хочу поискать там твою жену. Пойдем!
– Нет, – объявил Ламме, – я раздумал, я туда не ходок.
– Что ж, ты пустишь своего друга одного к этим Астартам? – спросил Уленшпигель.
– А пусть и он туда не ходит, – отвечал Ламме.
– А если он туда за делом – посмотреть, нет ли там Семерых и твоей жены? – настаивал Уленшпигель.
– Я бы сейчас поспал, – признался Ламме.
– Ну так войди, – подхватил Уленшпигель и, отворив дверь, втолкнул Ламме. – Смотри: вон там, за бочками, меж двух свечей, – baesine. Комната большая, дубовый потолок потемнел, балки закоптились. По стенам лавки, кругом колченогие столы, уставленные стаканами, кружками, бокалами, кубками, кувшинами, посудинами, бутылками и прочими орудиями гульбы. Посреди комнаты тоже столы и стулья, а на них дамские накидки, золотые пояса, бархатные туфельки, волынки, дудки, свирели. Вон в том углу ведет наверх лестница. Лысый горбун играет на клавесине, стоящем на стеклянных ножках, – поэтому клавесин дребезжит. Потанцуй, пузанок! Вот они, все пятнадцать смазливых шлюшек: кто сидит на столе, кто верхом на стуле, одна наклонилась, другая распрямилась, третья облокотилась, четвертая развалилась, эта лежит на спине, та – на боку, кому как нравится, кто в белом платье, кто в красном, с голыми руками, с голыми плечами, с голой грудью. На все вкусы – выбирай любую! Иным пламя свечей озаряет светлые волосы, а их голубые глазки остаются в тени – виден только их влажный блеск.