– Не бойтесь, красотки, – сказал девкам Уленшпигель. – Вы такие славненькие и хорошенькие, что все вас будут целовать, миловать, ласкать. Вам выделят часть всего, что удастся захватить у неприятеля.
– Мне-то уж ничего не дадут – я стара, – захныкала старуха Стевен.
– Грош в день положат тебе, крокодил, – сказал Уленшпигель, – и будешь ты прислуживать этим четырем прелестным девушкам: будешь стирать им юбки, простыни и сорочки.
– Это я-то? О Господи! – простонала старуха.
– Ты долго ими помыкала, – осадил ее Уленшпигель. – Они торговали своей красотой, а денежки ты забирала себе да еще держала девушек в черном теле. Можешь хныкать и реветь сколько душе угодно – все будет так, как я сказал.
Тут четыре девки давай хохотать, давай над старухой Стевен глумиться и показывать ей язык.
– Всему на свете бывает конец, – говорили они. – Кто бы мог подумать, что выжигу Стевен ожидает такая участь? Она будет работать на нас, как рабыня. Дай Бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
А Уленшпигель приказал мясникам и Ламме:
– Очистите винный погреб и заберите деньги – это пойдет на содержание старухи Стевен и четырех девиц.
– Старая жадюга зубами скрежещет, – говорили девицы. – Ты нас не жалела, и мы тебя не пожалеем. Дай Бог здоровья сеньору Уленшпигелю!
Затем три девицы обратились к Жиллине:
– Ты была ей дочерью и добытчицей, ты делилась с ней деньгами, которые тебе платили за твое подлое наушничанье. Хоть ты и в парчовом платье, а посмей-ка нас теперь бить и оскорблять! Ты нас презирала, потому что на нас бумазейные платья. Но ведь все твои наряды – это кровь твоих жертв. Давайте стащим с нее платье – между ней и нами не должно быть никакого различия.
– Этого я вам не позволю, – объявил Уленшпигель.
Тут Жиллина бросилась ему на шею.
– Дай Бог тебе здоровья! – сказала она. – Ты не только не убил меня – ты не хочешь, чтобы я ходила замарашкой!
Девицы ревниво поглядывали на Уленшпигеля и говорили между собой:
– Он, как и все, без ума от нее.
А Жиллина запела под звуки виолы.
Семеро двинулись по берегу Лиса в Петегем, уводя с собой сыщиков и девиц. Дорогой они напевали:
– ’Т is van te beven de klinkaert! ’T is van te beven de klinkaert!
На рассвете они приблизились к лагерю и запели жаворонком, а в ответ им раздался боевой клич петуха. Над девицами и сыщиками был учрежден строгий надзор. Со всем тем на третий день Жиллину нашли мертвой – кто-то воткнул ей в сердце длинную булавку. Три девицы заподозрили старуху Стевен, и она предстала перед военным судом, состоявшим из капитана, взводных и сержантов. На суде она добровольно созналась, что убила Жиллину из зависти к ее красоте и за то, что Жиллина обходилась с ней как со своей рабыней. И старуху Стевен повесили, а потом закопали в лесу.
А прекрасное тело Жиллины предали земле лишь после того, как над ней были прочтены заупокойные молитвы.