И тут Неле рассказала о сердечных делах Катлины и о том, что слышала в ту ночь Катлина, спрятавшись за гатями на поле Серваса ван дер Вихте.
– Неле злая, – твердила меж тем Катлина, – она грубо говорит со своим отцом Гансом.
– Клянусь вам, он клекотал орлом, чтобы известить ее о своем приезде, – сказала Неле.
– Лжешь! – крикнул дворянин.
– Нет, не лгу! – возразила Неле. – Сам господин наместник и все вельможи видят, что бледен ты не от холода, а от страха. Почему твое лицо уже не светится? Значит, у тебя уже нет того снадобья, которым ты мазался, чтобы лицо у тебя сверкало, как гребни волн при вспышке молнии! Все равно тебя, проклятый колдун, сожгут перед ратушей. Из-за тебя умерла Сооткин, ты разорил ее сына, сироту. Ты, видать по всему, дворянин, и ты приезжал к нам, бедным горожанам, и только раз за все время дал моей матери денег, а потом отнял у нее все до последнего гроша.
– Ганс! – говорила Катлина. – Намажь меня волшебной мазью и возьми опять на шабаш! Не слушай Неле – она злая. Ты видишь кровь? Душа пробила дыру и рвется наружу. Я сейчас умру и попаду в рай – там меня не будет жечь огонь.
– Замолчи, сумасшедшая ведьма! – крикнул всадник. – Я тебя в первый раз вижу и не понимаю, о чем ты говоришь.
– А все-таки это ты приезжал к нам с товарищем и сватал мне его, – снова заговорила Неле. – Ты отлично помнишь, как я отбивалась. Во что превратились глаза твоего друга после того, как я в них вцепилась?
– Неле злая, – твердила Катлина. – Не верь ей, ненаглядный мой Ганс! Она до сих пор сердита на Гильберта за то, что он хотел взять ее силой, но теперь уж Гильберт ее не возьмет – его съели черви. И Гильберт был некрасив – это ты, мой ненаглядный Ганс, красавец. А Неле злая.
Тут наместник сказал:
– Женщины, идите с миром!
Но Катлина не желала уходить от своего дружка. Пришлось силком увести ее домой.
А весь народ требовал:
– Правосудия, монсеньор, правосудия!
На шум явились общинные стражники; наместник приказал им не уходить и обратился к своей свите:
– Монсеньоры и мессиры! Невзирая на все те вольности, коими пользуется во Фландрии славное сословие дворянское, я принужден задержать мессира Иооса Даммана вплоть до того дня, когда его будут судить по законам и правилам, существующим в нашей империи, – столь тяжки выдвинутые против него обвинения, в частности – обвинение в колдовстве. Мессир Иоос, отдайте мне вашу шпагу!
– Господин наместник, – заговорил Иоос Дамман, весь вид которого выражал крайнее высокомерие и дворянскую спесь. – Задерживая меня, вы нарушаете законы Фландрии, ибо сами вы не судья. А между тем вам известно, что без постановления суда дозволено задерживать лишь фальшивомонетчиков, разбойников с большой дороги, поджигателей, насильников, воинов, бросивших своего начальника, чародеев, отравляющих источники ядом, беглых монахов и монахинь, а равно и изгнанников. На этом основании я обращаюсь к вам, мессиры и монсеньоры: защитите меня!