Пробудись, фламандец! Ты все толкуешь о своей жене. Я не думаю, чтобы она тебе изменила. По-моему, она от тебя без ума: да, она все еще любит тебя, бедный мой друг. Она не была в толпе тех придворных дам, которые в ночь резни нежными своими ручками снимали с убитых мужчин одежду, дабы удостовериться, сколь велики у них принадлежности. И они смеялись, эти знатные дамы, знаменитые своею порочностью. Возвеселись же, сын мой, невзирая на рыбу и на дрянное пиво! Пусть после селедки во рту остается скверный вкус – гораздо хуже запах от подобных мерзостей. Убийцы еще не успели смыть с рук своих кровь, и вот они уже за пиршественным столом режут жирных гусей и предлагают парижским красоткам кто – крылышко, кто – лапку, кто – гузку. А ведь только что они этими же самыми руками трогали другое, холодное мясо.
– Я больше не буду роптать, сын мой, – молвил Ламме и встал. – Для свободных людей селедка – ортолан, дрянное пиво – мальвазия.
А Уленшпигель запел:
Да здравствует гёз! Полно плакать, братья.
Среди разрухи и крови
Расцветает роза свободы.
Коли с нами Бог, кто же нам тогда страшен?
Пока торжествует гиена,
Подходит время льва.
Удар – и у твари он брюхо вспорол.
Око за око, зуб за зуб. Да здравствует гёз!
И песнь его подхватили гёзы на всех кораблях:
Герцог обходится с нами не лучше.
Око за око, зуб за зуб.
Рана за рану. Да здравствует гёз!
11
Темною ночью, когда в недрах туч громыхал гром, Уленшпигель сидел с Неле на палубе и говорил:
– Все огни у нас погашены. Мы – лисицы, мы ночью подкрадываемся к испанской дичи – к двадцати двум роскошным кораблям, на которых горят огни, и то не огни – то звезды, предвещающие им гибель. А мы мчимся навстречу им.
Неле сказала:
– Чародейная ночь! На небе темно, как в аду, зарницы сверкают, точно улыбка сатаны, вдали глухо ворчит гром, с резкими криками носятся чайки, светящимися ужами извиваются серебристые волны. Тиль, любимый мой, давай унесемся в царство духов! Прими порошок, навевающий сонные грезы!..
– А Семерых я увижу, моя дорогая?
И они приняли порошок, навевающий сонные грезы.
И Неле закрыла глаза Уленшпигелю, а Уленшпигель закрыл глаза Неле. И страшное зрелище им явилось.
Небо, земля, море были полны мужчин, женщин, детей, трудившихся, плывших, шагавших, мечтавших. Море их колыхало, земля их носила. И они копошились, точно угри в корзинке.
В небе сидели на престолах семь мужчин и женщин с яркими звездами во лбу, но лики их были смутны – Неле и Уленшпигель ясно видели одни лишь звезды.
Морские валы взлетали к самому небу, неся на вспененных своих гребнях бесчисленное множество кораблей, и под напором бушующих волн корабельные мачты и снасти сшибались, сцеплялись, ломались, разрывались. Затем один корабль отделился от других. Подводная его часть была из раскаленного железа. Нос его резал волны точно ножом.