Петроний, который питал к юноше слабость и искренне желал облегчить его страдания, задумался.
— Может быть, твои рабыни, — сказал он после недолгой паузы, — не обладают для тебя прелестью новизны, тогда (тут Петроний задумчиво поглядел на Ираиду и на Эвнику и наконец положил руку на бедро златоволосой гречанки) посмотри на эту нимфу. Несколько дней назад младший Фонтей Капитон[185 - Фонтей Капитон — консул 59 г., наместник Нижней Германии, где он и погиб в 68 г.] давал мне за нее трех чудных мальчиков из Клазомен[186 - Клазомены — город на западном побережье М. Азии.] — более прекрасных тел, наверное, не создал сам Скопас[187 - Скопас с о. Парос — известный греческий скульптор и архитектор 1-й пол. IV в. до н.э.]. Сам не понимаю, почему я до сих пор остаюсь к ней равнодушен, — ведь не мысль о Хрисотемиде удерживает меня. Так вот, дарю ее тебе, возьми ее!
Златоволосая Эвника, услышав эти слова, вмиг побледнела как полотно и, вперив испуганный взор в лицо Виниция, казалось, перестала дышать, с тревогой ожидая его ответа.
Но Виниций вдруг вскочил с места и, сжав руками виски, заговорил быстро, как истерзанный болезнью человек, ничего не желающий слушать:
— Нет, нет! Не нужна мне она! Не нужны и другие! Благодарю тебя, но я не хочу! Пойду искать по городу. Прикажи дать мне галльский плащ с капюшоном. Я пойду за Тибр. Если бы мне хоть Урса встретить!
И он быстро вышел. Петроний, видя, что Виниций действительно не в состоянии усидеть на месте, не пытался его остановить. И все же, истолковав отказ Виниция как минутное отвращение к любой женщине, которая не была Лигией, и не желая, чтобы великодушный его жест пропал втуне, Петроний сказал гречанке:
— Эвника, выкупаешься, умастишь тело, нарядишься и пойдешь в дом Виниция.
Но рабыня упала перед ним на колени и, заломив руки, стала умолять, чтобы он не гнал ее из дому. Она не пойдет к Виницию, лучше она будет здесь носить дрова в гипокаустерий, чем будет там первой из служанок. Она не хочет! Не может! И молит его сжалиться над ней. Пусть прикажет бить ее плетьми каждый день, только не отсылает из дома.
И, трепеща как древесный лист от робости и волнения, она простирала к Петронию руки, а он слушал ее удивленно. Рабыня, которая смеет отказываться от исполнения воли господской, которая говорит: «Не хочу и не могу!» — это было в Риме нечто столь необычное, что Петроний сперва не верил своим ушам. Но потом нахмурил брови. Он был слишком утонченной натурой, чтобы быть жестоким. Его рабам, особенно в дни разгула, жилось привольнее, чем рабам других хозяев, — при условии что они образцово исполняли свои обязанности и волю господина чтили как волю богов. Однако в случае нарушения этих двух правил Петроний умел не скупиться на наказания, каким, по принятому обычаю, подвергали рабов. А кроме того, он не терпел, когда ему прекословили и когда что-либо мешало его спокойствию.
— Позови ко мне Тейрезия, — молвил он, поглядев с минуту на коленопреклоненную, — и вернешься сюда с ним.