Генрик Сенкевич. Камо грядеши. Страница 090
Завязалась беседа, вначале еще как бы полная грусти, но также и всяческих замыслов на будущее — о путешествиях, артистических выступлениях, даже о торжествах по случаю прибытия царя Армении Тиридата[201 - По условиям мирного договора Тиридат должен был получить царский венец из рук Нерона.]. Тигеллин попытался было еще раз упомянуть о чарах, но Петроний, уже уверенный в победе, открыто принял вызов.
— Думаешь ли ты, Тигеллин, — сказал он, — что колдовство может вредить богам?
— Сам император о нем говорил, — возразил придворный.
— Это горе говорило; а не император, но что об этом думаешь ты?
— Да, боги слишком могущественны, чтобы им мог быть опасен сглаз.
— Будешь ли ты отрицать божественность императора и его семьи?
— Peractum est[202 - Готов! (лат.)], — пробурчал стоявший рядом Эприй Марцелл[203 - Эприй Марцелл Тит Клавдий — приближенный Нерона, известный доносчик. Покончил с собой в 79 г., будучи обвинен в заговоре против Веспасиана.], повторяя возглас народа в цирке, когда гладиатор на арене получал такой удар, что добивать уже не требовалось.
Тигеллин подавил свою ярость. Между ним и Петронием существовало давнее соперничество за милость Нерона — преимущество Тигеллина было в том, что перед ним Нерон ни в чем не стеснялся, но при всякой стычке Петроний до сих пор побеждал его своим умом и находчивостью.
Так произошло и теперь. Тигеллин умолк и лишь отмечал в уме тех сенаторов и всадников, которые, едва Петроний удалился в глубину зала, сразу его окружили, полагая, что после случившегося он непременно будет первым любимцем императора.
Покинув дворец, Петроний направился к Виницию и рассказал ему о своем столкновении с императором и с Тигеллином.
— Я отвел опасность не только от Авла Плавтия и Помпонии, а заодно и от нас обоих, но даже от Лигии — теперь ее не станут разыскивать, хотя бы потому, что я убедил эту меднобородую обезьяну ехать в Анций, а оттуда в Неаполис или в Байи. И он поедет, ведь в Риме он доныне не решался выступать публично в театре, и я знаю, что он уже давно собирается выступить в Неаполисе. Потом он мечтает о Греции, ему хочется там петь во всех больших городах и, собрав все поднесенные ему греками венки, совершить триумфальный въезд в Рим. Тем временем мы сможем свободно искать Лигию и надежно ее спрятать. А как наш благородный философ? Он с тех пор не приходил?
— Твой благородный философ обманщик. Нет, не приходил, не появлялся и уже не появится!
— А я лучшего мнения если не о его честности, то о его уме. Он один раз уже пустил кровь твоему кошельку и явится хотя бы для того, чтобы пустить ее во второй раз.
— Пусть остерегается, как бы я не пустил кровь ему!
— Не делай этого, будь с ним терпелив, пока не убедишься в обмане. Денег больше не давай, но обещай щедрую награду, если он принесет тебе надежные сведения. Предпринял ли ты что-нибудь сам?
— Два моих вольноотпущенника, Нимфидий и Демас, ищут ее с отрядом в шестьдесят человек.
— Думаешь ли ты, Тигеллин, — сказал он, — что колдовство может вредить богам?
— Сам император о нем говорил, — возразил придворный.
— Это горе говорило; а не император, но что об этом думаешь ты?
— Да, боги слишком могущественны, чтобы им мог быть опасен сглаз.
— Будешь ли ты отрицать божественность императора и его семьи?
— Peractum est[202 - Готов! (лат.)], — пробурчал стоявший рядом Эприй Марцелл[203 - Эприй Марцелл Тит Клавдий — приближенный Нерона, известный доносчик. Покончил с собой в 79 г., будучи обвинен в заговоре против Веспасиана.], повторяя возглас народа в цирке, когда гладиатор на арене получал такой удар, что добивать уже не требовалось.
Тигеллин подавил свою ярость. Между ним и Петронием существовало давнее соперничество за милость Нерона — преимущество Тигеллина было в том, что перед ним Нерон ни в чем не стеснялся, но при всякой стычке Петроний до сих пор побеждал его своим умом и находчивостью.
Так произошло и теперь. Тигеллин умолк и лишь отмечал в уме тех сенаторов и всадников, которые, едва Петроний удалился в глубину зала, сразу его окружили, полагая, что после случившегося он непременно будет первым любимцем императора.
Покинув дворец, Петроний направился к Виницию и рассказал ему о своем столкновении с императором и с Тигеллином.
— Я отвел опасность не только от Авла Плавтия и Помпонии, а заодно и от нас обоих, но даже от Лигии — теперь ее не станут разыскивать, хотя бы потому, что я убедил эту меднобородую обезьяну ехать в Анций, а оттуда в Неаполис или в Байи. И он поедет, ведь в Риме он доныне не решался выступать публично в театре, и я знаю, что он уже давно собирается выступить в Неаполисе. Потом он мечтает о Греции, ему хочется там петь во всех больших городах и, собрав все поднесенные ему греками венки, совершить триумфальный въезд в Рим. Тем временем мы сможем свободно искать Лигию и надежно ее спрятать. А как наш благородный философ? Он с тех пор не приходил?
— Твой благородный философ обманщик. Нет, не приходил, не появлялся и уже не появится!
— А я лучшего мнения если не о его честности, то о его уме. Он один раз уже пустил кровь твоему кошельку и явится хотя бы для того, чтобы пустить ее во второй раз.
— Пусть остерегается, как бы я не пустил кровь ему!
— Не делай этого, будь с ним терпелив, пока не убедишься в обмане. Денег больше не давай, но обещай щедрую награду, если он принесет тебе надежные сведения. Предпринял ли ты что-нибудь сам?
— Два моих вольноотпущенника, Нимфидий и Демас, ищут ее с отрядом в шестьдесят человек.