— А мы сделаем вот что, — возразил Нерон. — Мы загодя постараемся, чтобы потомков Августа больше не осталось. Их уже немного, и избавиться от них нетрудно.
— Сделать это можно, но разве только в них дело? Мои люди не далее как вчера слышали разговоры в толпе, что императором должен быть такой муж, как Тразея.
Нерон прикусил губу. Но тут же поднял глаза кверху и сказал:
— Ненасытные и неблагодарные! У них вдоволь зерна и углей, на которых они могут печь лепешки, чего ж им еще надо?
На что Тигеллин ответил:
— Мести!
Наступило молчание. Внезапно Нерон встал и, подняв руку вверх, начал декламировать:
Сердца требуют мести, а месть требут жертв.
И, обо всем позабыв, воскликнул с прояснившимся лицом:
— Подать сюда таблицы и стиль, я должен записать этот стих. Лукану такого не сочинить. А вы заметили, что он возник у меня в одно мгновенье?
— О несравненный! — отозвалось несколько голосов сразу.
— Да, месть требует жертв, — записав стих, сказал Нерон и, обводя глазами окружающих, прибавил: — А что, если пустить слух, что это Ватиний приказал сжечь город, и принести его в жертву гневу народа?
— О божественный! Да ведь я — ничто! — воскликнул Ватиний.
— Ты прав! Надо бы кого-то покрупнее тебя… Вителлия?..
Вителлий побледнел, но все же захохотал.
— От моего жира, — сказал он, — пожар может вспыхнуть снова.
Но у Нерона было на уме другое, он мысленно подыскивал жертву, которая действительно могла бы унять гнев народа, и он ее нашел.
— Тигеллин, — молвил он, — это ты сжег Рим!
Присутствующие похолодели от страха. Им стало ясно, что на сей раз император не шутит и что наступил миг, чреватый важными событиями.
Лицо Тигеллина исказила гримаса, напоминавшая оскал готовящейся укусить собаки.
— Я сжег Рим по твоему приказу, — возразил он.
И оба вперили друг в друга злобные взгляды, подобно двум демонам. Воцарилась такая тишина, что слышно было жужжанье мух в атрии.
— Тигеллин, — спросил Нерон, — ты любишь меня?
— Ты сам знаешь это, государь.
— Так принеси себя в жертву ради меня!
— О божественный, — ответил Тигеллин, — зачем ты предлагаешь мне сладостное питье, которое я не могу поднести к устам? Народ ропщет и бунтует, не хочешь же ты, чтобы взбунтовались и преторианцы?
Ощущение нависшей опасности пронзило сердца окружающих. Тигеллин был префектом претория, и его слова означали прямую угрозу. Сам Нерон понял это, и лицо его заметно побледнело.
Но тут вошел Эпафродит, вольноотпущенник императора, с вестью, что божественной Августе угодно видеть Тигеллина, ибо у нее находятся люди, которых префект должен выслушать.
Тигеллин отвесил поклон императору и со спокойным и надменным видом удалился. Его хотели ударить, и он сумел показать зубы, он дал понять, кто он, и, зная трусость Нерона, был уверен, что этот владыка мира никогда не посмеет занести на него руку.
