Генрик Сенкевич. Камо грядеши. Страница 318
— О Ваал!.. — начал Хилон.
Но августианы, обрадовавшись, что настроение императора улучшилось, стали смеяться и кричать:
— Нет, нет, государь! Не лишай грека возможности видеть игры.
— Зато прошу тебя, лиши меня возможности видеть этих крикливых капитолийских гусят, чьи мозги, собранные вместе, не заполнят и желудевой скорлупки, — возразил Хилон. — О первородный сын Аполлона, я сейчас пишу гимн по-гречески в твою честь и потому хотел бы провести несколько дней в храме муз, дабы молить их о вдохновенье.
— Нет, нет! — вскричал Нерон. — Ты хочешь уклониться от следующих игр. Не выйдет!
— Клянусь тебе, государь, что я сочиняю гимн.
— Так будешь сочинять его ночью. Моли о вдохновении Диану, она ведь сестра Аполлона.
Хилон опустил голову, злобно косясь на окружавших его августиан, которые опять принялись смеяться. Император же обратился к Сенециону и Суилию Нерулину.
— Представьте себе, — сказал он, — из назначенных на сегодня христиан нам удалось управиться едва ли с половиной.
Старик Аквил Регул, большой знаток всего, что касалось цирка, немного подумав, заметил:
— Зрелища, в которых выступают люди sine armis et sine arte[406 - без оружия и без уменья (лат.)], длятся примерно столько же, но куда менее занимательны.
— Я прикажу давать им оружие, — сказал Нерон.
Тут суеверный Вестин, внезапно очнувшийся от задумчивости, спросил, таинственно понизив голос:
— А вы заметили, что они, умирая, что-то видят? Они глядят куда-то вверх и умирают, вроде бы не страдая. Я уверен, что они что-то видят.
С этими словами он поднял глаза к отверстию в кровле амфитеатра, над которым ночь уже расстилала свой усыпанный звездами веларий. Но остальные августианы ответили на его замечание смехом да шутливыми догадками о том, что могут видеть христиане в минуту смерти. Император между тем дал знак рабам-факелоносцам и покинул цирк, а следом за ним двинулись весталки, сенаторы, сановники и августианы.
Ночь была ясная, теплая. Возле цирка еще толпились люди, желавшие поглядеть на отбытие императора, но люди эти были почему-то угрюмы, безмолвны. Кое-где, правда, слышались хлопки, но сразу же затихали. Скрипящие повозки все еще вывозили из сполиария кровавые останки христиан.
Петроний и Виниций сидели на носилках молча. Лишь когда они приблизились к дому, Петроний спросил:
— Ты подумал о том, что я тебе говорил?
— Да, подумал, — ответил Виниций.
— И веришь, что теперь это и для меня дело первейшей важности? Я должен ее освободить назло императору и Тигеллину. Это борьба, в которой я стремлюсь победить, некая игра, в которой я хочу выиграть, пусть ценою собственной жизни. Нынешний день еще больше укрепил меня в этом намерении.
— Да вознаградит тебя Христос!
— Вот увидишь!
Пока они беседовали, их поднесли ко входу в дом. Оба вышли из носилок.