Гамлет. Играющему королей – низкий поклон. Я буду данником его величества. Странствующий рыцарь найдет дело для своего меча и щита. Вздохи любовника не пропадут даром. Меланхолик обретет желанный покой. Над шутом будут надрывать животики все те, кто только ждет его острот, как щекотки. Пускай героиня выкладывает всю душу, не считаясь со стихосложеньем. Что это за актеры?
Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились, – столичные трагики.
Гамлет. Что их толкнуло в разъезды? Постоянное пристанище было выгоднее в отношении денег и славы.
Розенкранц. Я думаю, их к этому принудили последние нововведения.
Гамлет. Ценят ли их так же, как тогда, когда я был в городе? Такие же ли у них сборы?
Розенкранц. Нет, в том-то и дело, что нет.
Гамлет. Отчего же? Разве они стали хуже?
Розенкранц. Нет, они подвизаются на своем поприще с прежним блеском. Но в городе объявился целый выводок детворы, едва из гнезда, которые берут самые верхние ноты и срывают нечеловеческие аплодисменты. Сейчас они в моде и подвергают таким нападкам старые театры, что даже военные люди не решаются ходить туда из страха быть высмеянными в печати.
Гамлет. Как, эти дети такие страшные? Кто их содержит? Как им платят? Что, это их призвание, пока у них не погрубеют голоса? А позже, когда они сами станут актерами обыкновенных театров, если у них не будет другого выбора, не пожалеют ли они, что старшие восстанавливали их против собственной будущности?
Розенкранц. Сказать правду, много было шуму с обеих сторон, и народ не считает грехом стравливать их друг с другом. Одно время за пьесу ничего не давали, если в ней не разделывались с литературным противником.
Гамлет. Неужели?
Гильденстерн. О, крови при этом испорчено немало!
Гамлет. И мальчишки одолевают?
Розенкранц. Да, принц. И Геркулеса с его ношей.
Гамлет. Впрочем, это не удивительно. Например, сейчас дядя мой – датский король, и те самые, которые едва разговаривали с ним при жизни моего отца, дают по двадцать, сорок, пятьдесят и по сто дукатов за его мелкие изображения. Черт возьми, тут есть что-то сверхъестественное, если бы только философия могла до этого докопаться!
Трубы за сценой.
Гильденстерн. Вот и актеры.
Гамлет. С приездом в Эльсинор вас, господа! Ваши руки, товарищи. В понятия радушия входят такт и светские условности. Обменяемся их знаками, чтобы после моей встречи с актерами вы не подумали, что с ними я более любезен. Еще раз, с приездом! Но мой дядя-отец и тетка-матушка ошибаются.
Гильденстерн. В каком отношении, милорд?
Гамлет. Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
Входит Полоний.
Полоний. Здравствуйте, господа.
Гамлет. Слушайте, Гильденстерн, и вы тоже, Розенкранц. На каждое ухо по слушателю. Старый младенец, которого вы видите, еще не вышел из пеленок.
Розенкранц. Может быть, он попал в них вторично? Сказано ведь: старый – что малый.
Гамлет. Предсказываю, что и он с сообщением об актерах. Вот увидите. – Совершенная правда, сэр. В понедельник утром, как вы сказали.
Полоний. Милорд, у меня есть новости для вас.
Гамлет. Милорд, у меня есть новости для вас. Когда Росций был в Риме актером…
Полоний. Актеры приехали, милорд.
Гамлет. Неужто! Ax-ax-ax!
Полоний. Ей-богу, милорд!
Гамлет. Прикатили на ослах…
Полоний. Лучшие в мире актеры на любой вкус, как-то: для трагедий, комедий, хроник, пасторалей, вещей пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагикомико– и историко-пасторальных и для сцен в промежуточном и непредвиденном роде. Важность Сенеки, легкость Плавта для них не диво. В чтении наизусть и экспромтом это люди единственные.