Надежда Тэффи. Проворство рук

   На дверях маленького деревянного балаганчика, в котором по воскресеньям танцевала и разыгрывала благотворительные спектакли местная молодежь, красовалась длинная красная афиша:

   «Специально проездом, по желанию публики, сеанс грандиознейшего факира из черной и белой магии.
   Поразительнейшие фокусы, как-то: сожигательство платка на глазах, добывание серебряного рубля из носа почтеннейшей публики и прочее вопреки природе».

   Из бокового окошечка выглядывала печальная голова и продавала билеты.
   Дождь шел с утра. Деревья сада вокруг балаганчика намокли, разбухли, обливались серым мелким дождиком покорно, не отряхиваясь.
   У самого входа пузырилась и булькала большая лужа. Билетов было продано только на три рубля.
   Стало темнеть.
   Печальная голова вздохнула, скрылась, и из дверей вылез маленький облезлый господин неопределенного возраста.
   Придерживая двумя руками пальто у ворота, он задрал голову и оглядел небо со всех сторон.
   — Ни одной дыры! Все серое! В Тимашеве прогар, в Щиграх прогар, в Дмитриеве прогар… В Обояни прогар, в Курске прогар… А где не прогар? Где, я спрашиваю, не прогар? Судье почетный билет послал, голове послал, господину исправнику… всем послал. Пойду лампы заправлять.
   Он бросил взгляд на афишу и оторваться не мог.
   — Чего им еще надо? Нарыв в голове или что?
   К восьми часам стали собираться.
   На почетные места или никто не приходил, или посылали прислугу. На стоячие места пришли какие-то пьяные и стали сразу грозить, что потребуют деньги обратно.
   К половине десятого выяснилось, что больше никто не придет. А те, которые сидели, все так громко и определенно ругались, что оттягивать дольше становилось опасным.
   Фокусник напялил длинный сюртук, с каждой гастролью становившийся все шире, вздохнул, перекрестился, взял коробку с таинственными принадлежностями и вышел на сцену.
   Несколько секунд он стоял молча и думал:
   «Сбор четыре рубля, керосин шесть гривен, — это еще ничего, а помещение восемь рублей, так это уже чего! Головин сын на почетном месте — пусть себе. Но как я уеду и что буду кушать, это я вас спрашиваю.
   И почему пусто? Я бы сам валил толпой на такую программу».
   — Брраво! — заорал один из пьяных. Фокусник очнулся. Зажег на столе свечку и сказал:
   — Уважаемая публика! Позволю предпослать вам предисловием. То, что вы увидите здесь, не есть что-либо чудесное или колдовство, что противно нашей православной религии и даже запрещено полицией. Этого на свете даже совсем не бывает. Нет! Далеко не так! То, что вы увидите здесь, есть не что иное, как ловкость и проворство рук. Даю вам честное слово, что никакого таинственного колдовства здесь не будет. Сейчас вы увидите необычайное появление крутого яйца в совершенно пустом платке.
   Он порылся в коробке и вынул свернутый в комочек пестрый платок. Руки у него слегка тряслись.
   — Извольте убедиться сами, что платок совершенно пуст. Вот я его вытряхаю.
   Он вытряхнул платок и растянул руками. «С утра одна булочка в копейку и чай без сахара, — думал он. — А завтра что?»
   — Можете убедиться, — повторял он, — что никакого яйца здесь нет.
   Публика зашевелилась, зашепталась. Кто-то фыркнул. И вдруг один из пьяных загудел:
   — Вре-ешь! Вот яйцо.
   — Где? Что? — растерялся фокусник.
   — А к платку на веревочке привязал.
   — С той стороны, — закричали голоса. — На свечке просвечивает.
   Смущенный фокусник перевернул платок. Действительно, на шнурке висело яйцо.
   — Эх ты! — заговорил кто-то уже дружелюбно. — Тебе за свечку зайти, вот и незаметно бы было. А ты вперед залез! Так, братец, нельзя.
   Фокусник был бледен и криво улыбался.
   — Это действительно, — говорил он. — Я, впрочем, предупреждал, что это не колдовство, а исключительно проворство рук. Извините, господа… — голос у него задрожал и пресекся.
   — Ладно! Ладно!
   — Нечего тут!
   — Валяй дальше!
   — Теперь приступим к следующему поразительному явлению, которое покажется вам еще удивительнее.
   Пусть кто-нибудь из почтеннейшей публики одолжит свой носовой платок.
   Публика стеснялась.
   Многие уже вынули было, по, посмотрев внимательно, поспешили запрятать в карман.
   Тогда фокусник подошел к головиному сыну и протянул свою дрожащую руку.
   — Я мог бы, конечно, и свой платок, так как это совершенно безопасно, но вы можете подумать, что я что-нибудь подменил.
   Головин сын дал свой платок, и фокусник развернул его, встряхнул и растянул.
   — Прошу убедиться! Совершенно целый платок. Головин сын гордо смотрел на публику.
   — Теперь глядите. Этот платок стал волшебным. Вот я свертываю его трубочкой, вот подношу к свечке и зажигаю. Горит. Отгорел весь угол. Видите?
   Публика вытягивала шею.
   — Верно! — кричал пьяный. — Паленым пахнет.
   — А теперь я сосчитаю до трех и — платок будет опять цельным.
   — Раз! Два! Три!! Извольте посмотреть! Он гордо и ловко расправил платок.
   — А-ах!
   — А-ах! — ахнула и публика.
   Посреди платка зияла огромная паленая дыра.
   — Однако! — сказал Головин сын и засопел носом.
   Фокусник прижал платок к груди и вдруг заплакал.
   — Господа! Почтеннейшая пу… Сбору никакого!.. Дождь с утра… не ел… не ел — на булку копейка!
   — Да ведь мы ничего! Бог с тобой! — кричала публика.
   — Рази мы звери! Господь с тобой.
   Но фокусник всхлипывал и вытирал нос волшебным платком.
   — Четыре рубля сбору… помещенье — восемь рублей… во-о-о-осемь… во-о-о-о…
   Какая-то баба всхлипнула.
   — Да полно тебе! О, Господи! Душу выворотил! — кричали кругом.
   В дверь просунулась голова в клеенчатом капюшоне.
   — Эт-то что? Расходитесь по домам!
   Все и без того встали. Вышли. Захлюпали по лужам, молчали, вздыхали.
   — А что я вам скажу, братцы, — вдруг ясно и звонко сказал один из пьяных.
   Все даже приостановились.
   — А что я вам скажу! Ведь подлец народ нонеча пошел. Он с тебя деньги сдерет, он у тебя и душу выворотит. А?
   — Вздуть! — ухнул кто-то во мгле.
   — Именно что вздуть. Айда! Кто с нами? Раз, два… Ну, марш! Безо всякой совести народ… Я тоже деньги платил некрадены… Ну, мы ж те покажем! Жжива.