Александр Твардовский. Дед и баба
Дед и баба
Третье лето. Третья осень.
Третья озимь ждет весны.
О своих нет-нет и спросим
Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших,
Воевавших год иль час,
Павших, без вести пропавших,
С кем видались мы хоть раз,
Провожавших, вновь встречавших,
Нам попить воды подавших,
Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху
Прифронтовой полосы,
Хату с дедом и старухой,
Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу
Впредь до будущей войны,
Но, как водится, без спросу
Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной
Те куранты посчитал,
То ль решил с нужды военной, –
Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето.
Немец жить велел живым.
Шла война далеко где-то
Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке
Мылся немец тыловой.
На твоем сидел крылечке
С непокрытой головой.
И кругом его порядки,
И немецкий, привозной
На смоленской узкой грядке
Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком
Ты по улочке своей, –
Уберегся ненароком,
Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба
Без часов своих давно,
И уже светилось слабо
На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной
Дед судил, рядил, гадал
О кампании военной,
Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты
Костылем старик чертил
Окруженья и охваты,
Фланги, клинья, рейды в тыл…
– Что ж, за чем там остановка? –
Спросят люди.– Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко,
Кашлял:
– Перегруппировка…-
И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой
Наготове был упрек,
Словно добрую догадку
Дед по скупости берег.
Словно думал подороже
Запросить с души живой.
– Дед, когда же?
– Дед, ну что же?
– Где ж он, дед, Буденный твой?
И едва войны погудки
Заводил вдали восток,
Дед, не медля ни минутки,
Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху
Грохот наших батарей.
Бегал, топал:
– Дай им духу!
Дай еще! Добавь! Прогрей!
Но стихала канонада,
Потухал зарниц пожар.
– Дед, ну что же?
– Думать надо,
Здесь не главный был удар.
И уже казалось деду, –
Сам хотел того иль нет, –
Перед всеми за победу
Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину,
Для всего на свете он
И угадывал причину,
И придумывал резон.
Но когда пора настала,
Долгожданный вышел срок,
То впервые воин старый
Ничего сказать не мог…
Все тревоги, все заботы
У людей слились в одну:
Чтоб за час до той свободы
Не постигла смерть в плену.
В ночь, как все, старик с женой
Поселились в яме.
А война – не стороной,
Нет, над головами.
Довелось под старость лет:
Ни в пути, ни дома,
А у входа на тот свет
Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей,
На мешке картошки,
С узелком, с горшком углей,
С курицей в лукошке…
Две войны прошел солдат
Целый, невредимый.
Пощади его, снаряд,
В конопле родимой!
Просвисти над головой,
Но вблизи не падай,
Даже если ты и свой, –
Все равно не надо!
Мелко крестится жена,
Сам не скроешь дрожи!
Ведь живая смерть страшна
И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой
С полночи впервые.
Вдруг – шаги за коноплей.
– Ну, идут… немые…
По картофельным рядам
К погребушке прямо.
– Ну, старик, не выйти нам
Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет
По-мужицки в руку,
За топор – и наперед:
Заслонил старуху.
Гибель верную свою,
Как тот миг ни горек,
Порешил встречать в бою,
Держит свой топорик.
Вот шаги у края – стоп!
И на шубу глухо
Осыпается окоп.
Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, –
Наше место свято, –
Слышит русские слова:
– Жители, ребята?..
– Детки! Родненькие… Детки!..
Уронил топорик дед.
– Мы, отец, еще в разведке,
Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята,
Молодец до молодца.
И старшой у аппарата, –
Хоть ты что, знаком с лица.
– Закурить? Верти, папаша. –
Дед садится, вытер лоб.
– Ну, ребята, счастье ваше –
Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает:
– Ничего. На том стоим.
На войне, отец, бывает –
Попадает по своим.
– Точно так. – И тут бы деду
В самый раз, что покурить,
В самый раз продлить беседу:
Столько ждал! – Поговорить.
Но они спешат не в шутку.
И еще не снялся дым…
– Погоди, отец, минутку,
Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом
Подмигнул для красоты,
И его по всем приметам
Дед узнал:
– Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь,
С кем сидели у стола.
Погляди скорей, старуха!
Узнаешь его, орла?
Та как глянула:
– Сыночек!
Голубочек. Вот уж гость.
Может, сала съешь кусочек,
Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый:
– Закусить бы счел за честь,
Но ведь нету, бабка, сала?
– Да и нет, а все же есть…
– Значит, цел, орел, покуда.
– Ну, отец, не только цел:
Отступал солдат отсюда,
А теперь, гляди, кто буду, –
Вроде даже офицер.
– Офицер? Так-так. Понятно, –
Дед кивает головой. –
Ну, а если… на попятный,
То опять как рядовой?..
– Нет, отец, забудь. Отныне
Нерушим простой завет:
Ни в большом, ни в малом чине
На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке,
Прогони тогда за дверь.
Это я, Василий Теркин,
Говорю. И ты уж верь.
– Да уж верю! Как получше,
На какой теперь манер:
Господин, сказать, поручик
Иль товарищ, офицер?
– Стар годами, слаб глазами,
И, однако, ты, старик,
За два года с господами
К обращению привык…
Дед – плеваться, а старуха,
Подпершись одной рукой,
Чуть склонясь и эту руку
Взявши под локоть другой,
Все смотрела, как на сына
Смотрит мать из уголка.
– 3акуси еще, – просила, –
Закуси, поешь пока…
И спешил, а все ж отведал,
Угостился, как родной..
Табаку отсыпал деду
И простился.
– Связь, за мной! –
И уже пройдя немного, –
Мастер памятлив и тут, –
Теркин будто бы с порога
Про часы спросил:
– Идут?
– Как не так! – и вновь причина
Бабе кинуться в слезу.
– Будет, бабка! Из Берлина
Двое новых привезу.
Третья озимь ждет весны.
О своих нет-нет и спросим
Или вспомним средь войны.
Вспомним с нами отступавших,
Воевавших год иль час,
Павших, без вести пропавших,
С кем видались мы хоть раз,
Провожавших, вновь встречавших,
Нам попить воды подавших,
Помолившихся за нас.
Вспомним вьюгу-завируху
Прифронтовой полосы,
Хату с дедом и старухой,
Где наш друг чинил часы.
Им бы не было износу
Впредь до будущей войны,
Но, как водится, без спросу
Снял их немец со стены:
То ли вещью драгоценной
Те куранты посчитал,
То ль решил с нужды военной, –
Как-никак цветной металл.
Шла зима, весна и лето.
Немец жить велел живым.
Шла война далеко где-то
Чередом глухим своим.
И в твоей родимой речке
Мылся немец тыловой.
На твоем сидел крылечке
С непокрытой головой.
И кругом его порядки,
И немецкий, привозной
На смоленской узкой грядке
Зеленел салат весной.
И ходил сторонкой, боком
Ты по улочке своей, –
Уберегся ненароком,
Жить живи, дышать не смей.
Так и жили дед да баба
Без часов своих давно,
И уже светилось слабо
На пустой стене пятно…
Но со страстью неизменной
Дед судил, рядил, гадал
О кампании военной,
Как в отставке генерал.
На дорожке возле хаты
Костылем старик чертил
Окруженья и охваты,
Фланги, клинья, рейды в тыл…
– Что ж, за чем там остановка? –
Спросят люди.– Срок не мал…
Дед-солдат моргал неловко,
Кашлял:
– Перегруппировка…-
И таинственно вздыхал.
У людей уже украдкой
Наготове был упрек,
Словно добрую догадку
Дед по скупости берег.
Словно думал подороже
Запросить с души живой.
– Дед, когда же?
– Дед, ну что же?
– Где ж он, дед, Буденный твой?
И едва войны погудки
Заводил вдали восток,
Дед, не медля ни минутки,
Объявил, что грянул срок.
Отличал тотчас по слуху
Грохот наших батарей.
Бегал, топал:
– Дай им духу!
Дай еще! Добавь! Прогрей!
Но стихала канонада,
Потухал зарниц пожар.
– Дед, ну что же?
– Думать надо,
Здесь не главный был удар.
И уже казалось деду, –
Сам хотел того иль нет, –
Перед всеми за победу
Лично он держал ответ.
И, тая свою кручину,
Для всего на свете он
И угадывал причину,
И придумывал резон.
Но когда пора настала,
Долгожданный вышел срок,
То впервые воин старый
Ничего сказать не мог…
Все тревоги, все заботы
У людей слились в одну:
Чтоб за час до той свободы
Не постигла смерть в плену.
* * *
В ночь, как все, старик с женой
Поселились в яме.
А война – не стороной,
Нет, над головами.
Довелось под старость лет:
Ни в пути, ни дома,
А у входа на тот свет
Ждать в часы приема.
Под накатом из жердей,
На мешке картошки,
С узелком, с горшком углей,
С курицей в лукошке…
Две войны прошел солдат
Целый, невредимый.
Пощади его, снаряд,
В конопле родимой!
Просвисти над головой,
Но вблизи не падай,
Даже если ты и свой, –
Все равно не надо!
Мелко крестится жена,
Сам не скроешь дрожи!
Ведь живая смерть страшна
И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой
С полночи впервые.
Вдруг – шаги за коноплей.
– Ну, идут… немые…
По картофельным рядам
К погребушке прямо.
– Ну, старик, не выйти нам
Из готовой ямы.
Но старик встает, плюет
По-мужицки в руку,
За топор – и наперед:
Заслонил старуху.
Гибель верную свою,
Как тот миг ни горек,
Порешил встречать в бою,
Держит свой топорик.
Вот шаги у края – стоп!
И на шубу глухо
Осыпается окоп.
Обмерла старуха.
Все же вроде как жива, –
Наше место свято, –
Слышит русские слова:
– Жители, ребята?..
– Детки! Родненькие… Детки!..
Уронил топорик дед.
– Мы, отец, еще в разведке,
Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята,
Молодец до молодца.
И старшой у аппарата, –
Хоть ты что, знаком с лица.
– Закурить? Верти, папаша. –
Дед садится, вытер лоб.
– Ну, ребята, счастье ваше –
Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает:
– Ничего. На том стоим.
На войне, отец, бывает –
Попадает по своим.
– Точно так. – И тут бы деду
В самый раз, что покурить,
В самый раз продлить беседу:
Столько ждал! – Поговорить.
Но они спешат не в шутку.
И еще не снялся дым…
– Погоди, отец, минутку,
Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом
Подмигнул для красоты,
И его по всем приметам
Дед узнал:
– Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь,
С кем сидели у стола.
Погляди скорей, старуха!
Узнаешь его, орла?
Та как глянула:
– Сыночек!
Голубочек. Вот уж гость.
Может, сала съешь кусочек,
Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый:
– Закусить бы счел за честь,
Но ведь нету, бабка, сала?
– Да и нет, а все же есть…
– Значит, цел, орел, покуда.
– Ну, отец, не только цел:
Отступал солдат отсюда,
А теперь, гляди, кто буду, –
Вроде даже офицер.
– Офицер? Так-так. Понятно, –
Дед кивает головой. –
Ну, а если… на попятный,
То опять как рядовой?..
– Нет, отец, забудь. Отныне
Нерушим простой завет:
Ни в большом, ни в малом чине
На попятный ходу нет.
Откажи мне в черствой корке,
Прогони тогда за дверь.
Это я, Василий Теркин,
Говорю. И ты уж верь.
– Да уж верю! Как получше,
На какой теперь манер:
Господин, сказать, поручик
Иль товарищ, офицер?
– Стар годами, слаб глазами,
И, однако, ты, старик,
За два года с господами
К обращению привык…
Дед – плеваться, а старуха,
Подпершись одной рукой,
Чуть склонясь и эту руку
Взявши под локоть другой,
Все смотрела, как на сына
Смотрит мать из уголка.
– 3акуси еще, – просила, –
Закуси, поешь пока…
И спешил, а все ж отведал,
Угостился, как родной..
Табаку отсыпал деду
И простился.
– Связь, за мной! –
И уже пройдя немного, –
Мастер памятлив и тут, –
Теркин будто бы с порога
Про часы спросил:
– Идут?
– Как не так! – и вновь причина
Бабе кинуться в слезу.
– Будет, бабка! Из Берлина
Двое новых привезу.