— Ну, старый друг, — сказал Планшет, обращаясь к Жафе, который сидел в кресле и рассматривал какой-то осадок, — как поживает химия?
— Она засыпает. Нового ничего. Впрочем, Академия признала существование салицина, но салицин, аспарагин, вокелин, дигиталин — это все не открытия…
— Будучи не в силах изобретать вещи, вы, кажется, дошли до того, что изобретаете наименования, — заметил Рафаэль.
— Совершенно верно, молодой человек!
— Послушай, — сказал профессор Планшет химику, — попробуй разложить вот это вещество. Если ты извлечешь из него какой-нибудь элемент, то я заранее называю его дьяволин, ибо, пытаясь его сжать, мы только что сломали гидравлический пресс.
— Посмотрим, посмотрим! — радостно вскричал химик. — Быть может, оно окажется новым простым телом.
— Это просто-напросто кусок ослиной кожи, — сказал Рафаэль.
— Сударь!.. — негодующе заметил химик.
— Я не шучу, — возразил маркиз и подал ему шагреневую кожу.
Барон Жафе прикоснулся к коже шершавым своим языком, привыкшим пробовать соли, щелочи, газы, и, несколько раз попробовав, сказал:
— Никакого вкуса! Дадим-ка ему немножко фтористой кислоты.
Кожу подвергли действию этого вещества, столь быстро разлагающего животные ткани, но в ней не произошло никаких изменений.
— Это не шагрень! — воскликнул химик. — Примем таинственного незнакомца за минерал и щелкнем его по носу, то есть положим в огнеупорный тигель, где у меня, как нарочно, красный поташ.
Жафе вышел и сейчас же вернулся.
— Позвольте мне взять кусочек этого необычайного вещества, — сказал он Рафаэлю, — оно так необыкновенно…
— Кусочек? — вскричал Рафаэль. — И с волосок бы не дал. Впрочем, попробуйте, — прибавил он печально и в то же время насмешливо.
Ученый сломал бритву, стремясь надрезать кожу, он попытался рассечь ее сильным электрическим током, подверг ее действию вольтова столба — все молнии науки ничего не могли поделать со страшным талисманом. Было семь часов вечера. Планшет, Жафе и Рафаэль в ожидании результата последнего опыта не замечали, как бежит время. Шагрень вышла победительницей из ужасающего столкновения с немалым количеством хлористого азота.
— Я погиб! — воскликнул Рафаэль. — Это — воля самого бога. Я умру.
Он оставил обоих ученых в полном недоумении. Они долго молчали, не решаясь поделиться друг с другом впечатлениями; наконец. Планшет заговорил:
— Только не будем рассказывать об этом происшествии в Академии, а то коллеги засмеют нас.
Оба ученых были похожи на христиан, которые вышли из гробов своих, а бога в небесах не узрели.
Наука? Бессильна! Кислоты? Чистая вода! Красный поташ? Оскандалился!
Вольтов столб и молния? Игрушки!
— Гидравлический пресс разломился, как кусок хлеба, — добавил Планшет.
— Я верю в дьявола, — после минутного молчания заявил барон Жафе.
— А я — в бога, — отозвался Планшет.
