- А я, брат, продолжаю не постигать, - задумчиво заметил генерал, несколько вскинув плечами и немного расставив руки. - Нина Александровна тоже намедни, вот когда приходила-то, помнишь? стонет и охает: "чего вы?" спрашиваю. Выходит, что им будто бы тут бесчестье. Какое же тут бесчестье, позвольте спросить? Кто в чем может Настасью Филипповну укорить, или что-нибудь про нее указать? Неужели то, что она с Тоцким была? Но ведь это такой уже вздор, при известных обстоятельствах особенно! "Вы, говорит, не пустите ее к вашим дочерям?" Ну! Эвона! Ай да Нина Александровна! То-есть, как это не понимать, как это не понимать…
- Своего положения? - подсказал Ганя затруднившемуся генералу: - она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И однако до сих пор все тем только у нас в доме и держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
Князь слышал весь этот разговор, сидя в уголке за своею каллиграфскою пробой. Он кончил, подошел к столу и подал свой листок.
- Так это Настасья Филипповна? - промолвил он, внимательно и любопытно поглядев на портрет: - удивительно хороша! - прибавил он тотчас же с жаром. На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина. Она была сфотографирована в черном шелковом платье, чрезвычайно простого и изящного фасона; волосы, повидимому, темнорусые, были убраны просто, по-домашнему; глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное. Она была несколько худа лицом, может быть, и бледна… Ганя и генерал с изумлением посмотрели на князя…
- Как, Настасья Филипповна! Разве вы уж знаете и Настасью Филипповну? - спросил генерал.
- Да; всего только сутки в России, а уж такую раскрасавицу знаю, - ответил князь, и тут же рассказал про свою встречу с Рогожиным и передал весь рассказ его.
- Вот еще новости! - опять затревожился генерал, чрезвычайно внимательно выслушавший рассказ, и пытливо поглядел на Ганю.
- Вероятно, одно только безобразие, - пробормотал тоже несколько замешавшийся Ганя, - купеческий сынок гуляет. Я про него что-то уже слышал.
- Да и я, брат, слышал, - подхватил генерал. - Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! - заключил генерал задумчиво.
- Вы миллиона опасаетесь? - осклабился Ганя.
- А ты нет, конечно?
- Как вам показалось, князь, - обратился вдруг к нему Ганя, - что это, серьезный какой-нибудь человек, или только так, безобразник? Собственно ваше мнение?
