То-есть, отданное и Ардалиону Александровичу все равно для вас в счет бы пошло, но я единственно для аккуратности вас прошу… Что это, Варя?
Варя воротилась в комнату и молча подала матери портрет Настасьи Филипповны. Нина Александровна вздрогнула и сначала как бы с испугом, а потом с подавляющим горьким ощущением рассматривала его некоторое время. Наконец вопросительно поглядела на Варю.
- Ему сегодня подарок от нее самой, - сказала Варя, - а вечером у них все решается.
- Сегодня вечером! - как бы в отчаянии повторила вполголоса Нина Александровна; - что же? Тут сомнений уж более нет никаких, и надежд тоже не остается: портретом все возвестила… Да он тебе сам, что ли, показал? - прибавила она в удивлении.
- Вы знаете, что мы уж целый месяц почти ни слова не говорим. Птицын мне про все сказал, а портрет там у стола на полу уж валялся; я подняла.
- Князь, - обратилась к нему вдруг Нина Александровна, - я хотела вас спросить (для того собственно и попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
Князь обќяснил вкратце о себе, пропустив большую половину. Нина Александровна и Варя выслушали.
- Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, - заметила Нина Александровна; - вы не должны ошибаться на этот счет. Если есть что-нибудь, в чем он не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому собственно, что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: "Он все знает, церемониться нечего!" Что же это значит? То-есть, я хотела бы знать, в какой мере…
Вошли вдруг Ганя и Птицын; Нина Александровна тотчас замолчала. Князь остался на стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны лежал на самом видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя, увидев его, нахмурился, с досадой взял со стола и отбросил на свой письменный стол, стоявший в другом конце комнаты.
- Сегодня, Ганя? - спросила вдруг Нина Александровна.
- Что сегодня? - встрепенулся было Ганя и вдруг набросился на князя. - А, понимаю, вы уж и тут!.. Да что у вас, наконец, болезнь это, что ли, какая? Удержаться не можете? Да ведь поймите же, наконец, ваше сиятельство…
- Тут я виноват, Ганя, а не кто другой, - прервал Птицын.
Ганя вопросительно поглядел на него.
- Да ведь это лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено, - пробормотал Птицын и, отойдя в сторону, сел у стола, вынул из кармана какую-то бумажку, исписанную карандашом, и стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и ждал с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
- Если все кончено, то Иван Петрович, разумеется, прав, - сказала Нина Александровна, - не хмурься, пожалуста, и не раздражайся, Ганя, я ни о чем не стану расспрашивать, чего сам не хочешь сказать, и уверяю тебя, что вполне покорилась, сделай одолжение, не беспокойся.
