Ф.М. Достоевский. "Идиот". Часть 3. стр. 14
страшно взъерошенную, раскрасневшуюся, подмигивающую и смеющуюся фигуру, в которой в ту же минуту узнал Фердыщенка, бог знает откуда взявшегося.
- Фердыщенка помните? - спросил тот.
- Откуда вы взялись? - вскричал князь.
- Он раскаивается! - вскричал подбежавший Келлер: - он спрятался, он не хотел к вам выходить, он там в углу спрятался, он раскаивается, князь, он чувствует себя виноватым.
- Да в чем же, в чем же?
- Это я его встретил, князь, я его сейчас встретил и привел; это редкий из моих друзей; но он раскаивается.
- Очень рад, господа; ступайте, садитесь туда ко всем, я сейчас приду, - отделался наконец князь, торопясь к Евгению Павловичу.
- Здесь у вас занимательно, - заметил тот, - и я с удовольствием прождал вас с полчаса. Вот что, любезнейший Лев Николаевич, я все устроил с Курмышевым, и зашел вас успокоить; вам нечего беспокоиться, он очень, очень рассудительно принял дело, тем более, что, по-моему, скорее сам виноват.
- С каким Курмышевым?
- Да вот, которого вы за руки давеча схватили… Он был так взбешен, что хотел уже к вам завтра прислать за объяснениями.
- Полноте, какой вздор!
- Разумеется, вздор, и вздором наверно бы кончилось; но у нас эти люди…
- Вы, может быть, и еще за чем-нибудь пришли, Евгений Павлыч?
- О, разумеется, еще за чем-нибудь, - рассмеялся тот. - Я, милый князь, завтра чем свет еду по этому несчастному делу (ну вот, о дяде-то) в Петербург; представьте себе: все это верно, и все уже знают, кроме меня. Меня так это все поразило, что я туда и не поспел зайти (к Епанчиным); завтра тоже не буду, потому что буду в Петербурге, понимаете? Может, дня три здесь не буду, - одним словом, дела мои захромали. Хоть дело и не бесконечно важное, но я рассудил, что мне нужно кое в чем откровеннейшим образом объясниться с вами, и не пропуская времени, то-есть до отъезда. Я теперь посижу и подожду, если велите, пока разойдется компания; при том же мне некуда более деваться: я так взволнован, что и спать не лягу. Наконец, хотя бессовестно и непорядочно так прямо преследовать человека, но я вам прямо скажу: я пришел искать вашей дружбы, милый мой князь; вы человек бесподобнейший, то-есть не лгущий на каждом шагу, а может быть, и совсем, а мне в одном деле нужен друг и советник, потому что я решительно теперь из числа несчастных…
Он опять засмеялся.
- Вот в чем беда, - задумался на минуту князь, - вы хотите подождать пока они разойдутся, а ведь бог знает, когда это будет. Не лучше ли нам теперь сойти в парк; они, право, подождут; я извинюсь.
- Ни-ни, я имею свои причины, чтобы нас не заподозрили в экстренном разговоре с целью; тут есть люди, которые очень интересуются нашими отношениями, - вы не знаете этого, князь? И гораздо лучше будет, если увидят, что и без того в самых дружелюбнейших, а не в экстренных только отношениях, - понимаете? Они часа через два разойдутся; я у вас возьму минут двадцать, ну - полчаса…
- Да
- Фердыщенка помните? - спросил тот.
- Откуда вы взялись? - вскричал князь.
- Он раскаивается! - вскричал подбежавший Келлер: - он спрятался, он не хотел к вам выходить, он там в углу спрятался, он раскаивается, князь, он чувствует себя виноватым.
- Да в чем же, в чем же?
- Это я его встретил, князь, я его сейчас встретил и привел; это редкий из моих друзей; но он раскаивается.
- Очень рад, господа; ступайте, садитесь туда ко всем, я сейчас приду, - отделался наконец князь, торопясь к Евгению Павловичу.
- Здесь у вас занимательно, - заметил тот, - и я с удовольствием прождал вас с полчаса. Вот что, любезнейший Лев Николаевич, я все устроил с Курмышевым, и зашел вас успокоить; вам нечего беспокоиться, он очень, очень рассудительно принял дело, тем более, что, по-моему, скорее сам виноват.
- С каким Курмышевым?
- Да вот, которого вы за руки давеча схватили… Он был так взбешен, что хотел уже к вам завтра прислать за объяснениями.
- Полноте, какой вздор!
- Разумеется, вздор, и вздором наверно бы кончилось; но у нас эти люди…
- Вы, может быть, и еще за чем-нибудь пришли, Евгений Павлыч?
- О, разумеется, еще за чем-нибудь, - рассмеялся тот. - Я, милый князь, завтра чем свет еду по этому несчастному делу (ну вот, о дяде-то) в Петербург; представьте себе: все это верно, и все уже знают, кроме меня. Меня так это все поразило, что я туда и не поспел зайти (к Епанчиным); завтра тоже не буду, потому что буду в Петербурге, понимаете? Может, дня три здесь не буду, - одним словом, дела мои захромали. Хоть дело и не бесконечно важное, но я рассудил, что мне нужно кое в чем откровеннейшим образом объясниться с вами, и не пропуская времени, то-есть до отъезда. Я теперь посижу и подожду, если велите, пока разойдется компания; при том же мне некуда более деваться: я так взволнован, что и спать не лягу. Наконец, хотя бессовестно и непорядочно так прямо преследовать человека, но я вам прямо скажу: я пришел искать вашей дружбы, милый мой князь; вы человек бесподобнейший, то-есть не лгущий на каждом шагу, а может быть, и совсем, а мне в одном деле нужен друг и советник, потому что я решительно теперь из числа несчастных…
Он опять засмеялся.
- Вот в чем беда, - задумался на минуту князь, - вы хотите подождать пока они разойдутся, а ведь бог знает, когда это будет. Не лучше ли нам теперь сойти в парк; они, право, подождут; я извинюсь.
- Ни-ни, я имею свои причины, чтобы нас не заподозрили в экстренном разговоре с целью; тут есть люди, которые очень интересуются нашими отношениями, - вы не знаете этого, князь? И гораздо лучше будет, если увидят, что и без того в самых дружелюбнейших, а не в экстренных только отношениях, - понимаете? Они часа через два разойдутся; я у вас возьму минут двадцать, ну - полчаса…
- Да