Ф.М. Достоевский. "Идиот". Часть 3. стр. 26
ближе к Ипполиту, чтобы светлее было читать.
- Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, - прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: "Необходимое объяснение". Эпиграф: "Aprиs moi le dйluge"… Фу, чорт возьми! - вскрикнул он, точно обжегшись: - неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас, что все это в конце-концов, может быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли… Если вы думаете, что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…
- Читали бы без предисловий, - перебил Ганя.
- Завилял! - прибавил кто-то.
- Разговору много, - ввернул молчавший все время Рогожин. Ипполит вдруг посмотрел на него, и когда глаза их встретились, Рогожин горько и желчно осклабился и медленно произнес странные слова:
- Не так этот предмет надо обделывать, парень, не так…
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех; всякого тронула краюшком какая-то одна, общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил:
- Так это вы… вы были, вы?
- Что был? Что я? - ответил, недоумевая. Рогожин, но Ипполит, вспыхнув и почти с бешенством, вдруг его охватившим, резко и сильно вскричал:
- Вы были у меня на прошлой неделе, ночью, во втором часу, в тот день, когда я к вам приходил утром, вы!! Признавайтесь, вы?
- На прошлой неделе, ночью? Да не спятил ли ты и впрямь с ума, парень?
"Парень" опять с минуту помолчал, приставив указательный палец ко лбу и как бы соображая; но в бледной, все так же кривившейся от страха улыбке его мелькнуло вдруг что-то как будто хитрое, даже торжествующее.
- Это были вы! - повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением: - вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу… Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, - не понимаю, но это были вы!
И во взгляде его мелькнула вдруг бесконечная ненависть, несмотря на все еще не унимавшуюся в нем дрожь от испуга.
- Вы сейчас, господа, все это узнаете, я… я… слушайте…
Он опять, и ужасно торопясь, схватился за свои листочки; они расползлись и разрознились, он силился их сложить; они дрожали в его дрожавших руках; долго он не мог устроиться.
Чтение наконец началось. В начале, минут с пять, автор неожиданной статьи все еще задыхался и читал бессвязно и неровно; но потом голос его отвердел и стал вполне выражать смысл прочитанного. Иногда только довольно сильный кашель прерывал его; с половины статьи он сильно охрип;
- Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, - прибавил для чего-то Ипполит и вдруг начал чтение: "Необходимое объяснение". Эпиграф: "Aprиs moi le dйluge"… Фу, чорт возьми! - вскрикнул он, точно обжегшись: - неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас, что все это в конце-концов, может быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли… Если вы думаете, что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…
- Читали бы без предисловий, - перебил Ганя.
- Завилял! - прибавил кто-то.
- Разговору много, - ввернул молчавший все время Рогожин. Ипполит вдруг посмотрел на него, и когда глаза их встретились, Рогожин горько и желчно осклабился и медленно произнес странные слова:
- Не так этот предмет надо обделывать, парень, не так…
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех; всякого тронула краюшком какая-то одна, общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил:
- Так это вы… вы были, вы?
- Что был? Что я? - ответил, недоумевая. Рогожин, но Ипполит, вспыхнув и почти с бешенством, вдруг его охватившим, резко и сильно вскричал:
- Вы были у меня на прошлой неделе, ночью, во втором часу, в тот день, когда я к вам приходил утром, вы!! Признавайтесь, вы?
- На прошлой неделе, ночью? Да не спятил ли ты и впрямь с ума, парень?
"Парень" опять с минуту помолчал, приставив указательный палец ко лбу и как бы соображая; но в бледной, все так же кривившейся от страха улыбке его мелькнуло вдруг что-то как будто хитрое, даже торжествующее.
- Это были вы! - повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением: - вы приходили ко мне и сидели молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу… Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, - не понимаю, но это были вы!
И во взгляде его мелькнула вдруг бесконечная ненависть, несмотря на все еще не унимавшуюся в нем дрожь от испуга.
- Вы сейчас, господа, все это узнаете, я… я… слушайте…
Он опять, и ужасно торопясь, схватился за свои листочки; они расползлись и разрознились, он силился их сложить; они дрожали в его дрожавших руках; долго он не мог устроиться.
Чтение наконец началось. В начале, минут с пять, автор неожиданной статьи все еще задыхался и читал бессвязно и неровно; но потом голос его отвердел и стал вполне выражать смысл прочитанного. Иногда только довольно сильный кашель прерывал его; с половины статьи он сильно охрип;