невозможный и немыслимый, это ясно. Я про теперешнее спрашиваю, теперь-то там как? Формальное дала согласие?
- Она не сказала до сих пор: "нет", - вот и все; но иначе и не могло от нее быть. Ты знаешь, до какого сумасбродства она до сих пор застенчива и стыдлива: в детстве она в шкап залезала и просиживала в нем часа по два, по три, чтобы только не выходить к гостям; дылда выросла, а ведь и теперь то же самое. Знаешь, я почему-то думаю, что там действительно что-то серьезное, даже с ее стороны. Над князем она, говорят, смеется изо всех сил, с утра до ночи, чтобы виду не показать, но уж наверно умеет сказать ему каждый день что-нибудь потихоньку, потому что он точно по небу ходит, сияет… Смешон, говорят, ужасно. От них же и слышала. Мне показалось тоже, что они надо мной в глаза смеялись, старшие-то.
Ганя, наконец, стал хмуриться; может, Варя и нарочно углублялась в эту тему, чтобы проникнуть в его настоящие мысли. Но раздался опять крик наверху.
- Я его выгоню! - так и рявкнул Ганя, как будто обрадовавшись сорвать досаду.
- И тогда он пойдет опять нас повсеместно срамить, как вчера.
- Как, как вчера? Что такое: как вчера? Да разве… - испугался вдруг ужасно Ганя.
- Ах, боже мой, разве ты не знаешь? - спохватилась Варя.
- Как… так неужели правда, что он там был? - воскликнул Ганя, вспыхнув от стыда и бешенства: - боже, да ведь ты оттуда! Узнала ты что-нибудь? Был там старик? Был или нет?
И Ганя бросился к дверям; Варя кинулась к нему и схватила его обеими руками.
- Что ты? Ну, куда ты? - говорила она: - выпустишь его теперь, он еще хуже наделает, по всем пойдет!..
- Что он там наделал? Что говорил?
- Да они и сами не умели рассказать и не поняли; только всех напугал. Пришел к Ивану Федоровичу, - того не было; потребовал Лизавету Прокофьевну. Сначала места просил у ней, на службу поступить, а потом стал на нас жаловаться, на меня, на мужа, на тебя особенно… много чего наговорил.
- Ты не могла узнать? - трепетал как в истерике Ганя.
- Да где уж тут! Он и сам-то вряд ли понимал, что говорил, а, может, мне и не передали всего.
Ганя схватился за голову и побежал к окну; Варя села у другого окна.
- Смешная Аглая, - заметила она вдруг, - останавливает меня и говорит: "передайте от меня особенное, личное уважение вашим родителям; я наверно найду на-днях случай видеться с вашим папашей". И этак серьезно говорит. Странно ужасно…
- Не в насмешку? Не в насмешку?
- То-то и есть что нет; тем-то и странно.
- Знает она или не знает про старика, как ты думаешь?
- Что в доме у них не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне мысль подал: Аглая, может быть, и знает. Одна она и знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон отцу. И с какой стати именно ему? Если знает, так ей князь передал!
- Не хитро узнать, кто передал! Вор! Этого еще недоставало. Вор в нашем семействе, "глава
