чувствовал, что чем больше он глядит, тем еще мертвее и тише становится в комнате. Вдруг зажужжала проснувшаяся муха, пронеслась над кроватью и затихла у изголовья. Князь вздрогнул.
- Выйдем, - тронул его за руку Рогожин.
Они вышли, уселись опять в тех же стульях, опять один против другого. Князь дрожал все сильнее и сильнее и не спускал своего вопросительного взгляда с лица Рогожина.
- Ты вот, я замечаю, Лев Николаевич, дрожишь, - проговорил наконец Рогожин, - почти так, как когда с тобой бывает твое расстройство, помнишь, в Москве было? Или как раз было перед припадком. И не придумаю, что теперь с тобой буду делать…
Князь вслушивался, напрягая все силы, чтобы понять, и все спрашивая взглядом.
- Это ты? - выговорил он наконец, кивнув головой на портьеру.
- Это… я… - прошептал Рогожин и потупился. Помолчали минут пять.
- Потому, - стал продолжать вдруг Рогожин, как будто и не перерывал речи, - потому как если твоя болезнь, и припадок, и крик теперь, то, пожалуй, с улицы, аль со двора кто и услышит, и догадаются, что в квартире ночуют люди; станут стучать, войдут… потому они все думают, что меня дома нет. Я и свечи не зажег, чтобы с улицы, аль со двора не догадались. Потому, когда меня нет, я и ключи увожу, и никто без меня по три, по четыре дня и прибирать не входит, таково мое заведение. Так вот, чтоб не узнали, что мы заночуем…
- Постой, - сказал князь, - я давеча и дворника, и старушку спрашивал: не ночевала ли Настасья Филипповна? Они, стало быть, уже знают.
- Знаю, что ты спрашивал. Я Пафнутьевне сказал, что вчера заехала Настасья Филипповна и вчера же в Павловск уехала, а что у меня десять минут пробыла. И не знают они, что она ночевала - никто. Вчера мы так же вошли, совсем потихоньку, как сегодня с тобой. Я еще про себя подумал дорогой, что она не захочет потихоньку входить, - куды! Шепчет, на цыпочках пришла, платье обобрала около себя, чтобы не шумело, в руках несет, мне сама пальцем на лестнице грозит, - это она тебя все пужалась. На машине как сумасшедшая совсем была, все от страху, и сама сюда ко мне пожелала заночевать; я думал сначала на квартиру к учительше везти, - куды! "Там он меня, говорит, чем свет разыщет, а ты меня скроешь, а завтра чем свет в Москву", а потом в Орел куда-то хотела. И ложилась, все говорила, что в Орел поедем…
- Постой; что же ты теперь, Парфен, как же хочешь?
- Да вот сумлеваюсь на тебя, что ты все дрожишь. Ночь мы здесь заночуем, вместе. Постели, окромя той, тут нет, а я так придумал, что с обоих диванов подушки снять, и вот тут, у занавески, рядом и постелю, и тебе и мне, так чтобы вместе. Потому, коли войдут, станут осматривать, али искать, ее тотчас увидят и вынесут. Станут меня опрашивать, я расскажу, что я, и меня тотчас отведут. Так пусть уж она теперь тут лежит подле нас, подле меня и тебя…
- Да, да! - с жаром подтвердил князь.
- Значит не признаваться и выносить не давать.
- Н-ни за что! - решил
