— Вы думаете, что мы сойдемся поближе?
— А почему ж бы и нет? — улыбнувшись сказал Свидригайлов, встал и взял шляпу, — я ведь не то чтобы так уж очень желал вас беспокоить и, идя сюда, даже не очень рассчитывал, хотя, впрочем, физиономия ваша еще давеча утром меня поразила…
— Где вы меня давеча утром видели? — с беспокойством спросил Раскольников.
— Случайно-с… Мне всё кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее… Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал,[50 - …в доме Вяземского на Сенной… ночевывал… — Дом Вяземского (Вяземская лавра) — ночлежный дом, прибежище петербургской нищеты, подробно описанное в те же годы, когда создавалось «Преступление и наказание», в романе В. В. Крестовского «Петербургские трущобы» (1864–1867).] и на шаре с Бергом, может быть, полечу.
— Ну, хорошо-с. Позвольте спросить, вы скоро в путешествие отправитесь?
— В какое путешествие?
— Ну да в «вояж»-то этот… Вы ведь сами сказали.
— В вояж? Ах, да!.. в самом деле, я вам говорил про вояж… Ну, это вопрос обширный… А если б знали вы, однако ж, об чем спрашиваете! — прибавил он и вдруг громко и коротко рассмеялся. — Я, может быть, вместо вояжа-то женюсь; мне невесту сватают.
— Здесь?
— Да.
— Когда это вы успели?
— Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Серьезно прошу. Ну, до свидания… ах, да! Ведь вот что забыл! Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах. Это положительно верно. Марфа Петровна распорядилась за неделю до смерти, и при мне дело было. Недели через две-три Авдотья Романовна может и деньги получить.
— Вы правду говорите?
— Правду. Передайте. Ну-с, ваш слуга. Я ведь от вас очень недалеко стою.
Выходя, Свидригайлов столкнулся в дверях с Разумихиным.
II
Было уж почти восемь часов; оба спешили к Бакалееву, чтобы прийти раньше Лужина.
— Ну, кто ж это был? — спросил Разумихин, только что вышли на улицу.
— Это был Свидригайлов, тот самый помещик, в доме которого была обижена сестра, когда служила у них гувернанткой. Через его любовные преследования она от них вышла, выгнанная его женой, Марфой Петровной. Эта Марфа Петровна просила потом у Дуни прощения, а теперь вдруг умерла. Это про нее давеча говорили. Не знаю почему, я этого человека очень боюсь. Он приехал тотчас после похорон жены. Он очень странный и на что-то решился… Он как будто что-то знает… От него надо Дуню оберегать… вот это я и хотел сказать тебе, слышишь?
— Оберегать! Что ж он может против Авдотьи Романовны? Ну, спасибо тебе, Родя, что мне так говоришь… Будем, будем оберегать!.. Где живет?
— Не знаю.
— Зачем не спросил? Эх, жаль! Впрочем, узнаю!
