Преступление и наказание. Часть 6. стр. 65
Хе-хе! Лезут в академию, учатся анатомии;[85 - Вот еще этих повивальных бабок чрезмерно много распространяется… Я говорю про этих стриженых девок… Лезут в академию, учатся анатомии… — В словах поручика Пороха выражено его презрительное отношение к передовой женской молодежи 60-х годов, боровшейся за права женщины и стремившейся приобрести высшее образование. В России 60-х годов оно было для женщин ограничено возможностью получения только двух профессий: акушерки и учительницы. Подготовка к первой из них осуществлялась в Петербурге при Медико-хирургической (ныне — Военно-медицинской) академии.] ну, скажите, я вот заболею, ну позову ли я девицу лечить себя? Хе-хе!
Илья Петрович хохотал, вполне довольный своими остротами.
— Оно, положим, жажда к просвещению неумеренная; но ведь просветился, и довольно. Зачем же злоупотреблять? Зачем же оскорблять благородные личности, как делает негодяй Заметов? Зачем он меня оскорбил, я вас спрошу? Вот еще сколько этих самоубийств распространилось, — так это вы представить не можете. Всё это проживает последние деньги и убивает самого себя. Девчонки, мальчишки, старцы… Вот еще сегодня утром сообщено о каком-то недавно приехавшем господине. Нил Павлыч, а Нил Павлыч! как его, джентльмена-то, о котором сообщили давеча, застрелился-то на Петербургской?
— Свидригайлов, — сипло и безучастно ответил кто-то из другой комнаты.
Раскольников вздрогнул.
— Свидригайлов! Свидригайлов застрелился! — вскричал он.
— Как! Вы знаете Свидригайлова?
— Да… знаю… Он недавно приехал…
— Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя… оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
— Я… знаком… моя сестра жила у них в доме гувернанткой…
— Ба, ба, ба… Да вы нам, стало быть, можете о нем сообщить. А вы и не подозревали?
— Я вчера его видел… он… пил вино… я ничего не знал.
Раскольников чувствовал, что на него как бы что-то упало и его придавило.
— Вы опять как будто побледнели. У нас здесь такой спертый дух…
— Да, мне пора-с, — пробормотал Раскольников, — извините, обеспокоил…
— О, помилуйте, сколько угодно! Удовольствие доставили, и я рад заявить…
Илья Петрович даже руку протянул.
— Я хотел только… я к Заметову…
— Понимаю, понимаю, и доставили удовольствие.
— Я… очень рад… до свидания-с… — улыбался Раскольников.
Он вышел; он качался. Голова его кружилась. Он не чувствовал, стоит ли он на ногах. Он стал сходить с лестницы, упираясь правою рукой об стену. Ему показалось, что какой-то дворник, с книжкой в руке, толкнул его, взбираясь навстречу ему в контору; что какая-то собачонка заливалась-лаяла где-то в нижнем этаже и что какая-то женщина бросила в нее скалкой и закричала. Он сошел вниз и вышел во двор.
Илья Петрович хохотал, вполне довольный своими остротами.
— Оно, положим, жажда к просвещению неумеренная; но ведь просветился, и довольно. Зачем же злоупотреблять? Зачем же оскорблять благородные личности, как делает негодяй Заметов? Зачем он меня оскорбил, я вас спрошу? Вот еще сколько этих самоубийств распространилось, — так это вы представить не можете. Всё это проживает последние деньги и убивает самого себя. Девчонки, мальчишки, старцы… Вот еще сегодня утром сообщено о каком-то недавно приехавшем господине. Нил Павлыч, а Нил Павлыч! как его, джентльмена-то, о котором сообщили давеча, застрелился-то на Петербургской?
— Свидригайлов, — сипло и безучастно ответил кто-то из другой комнаты.
Раскольников вздрогнул.
— Свидригайлов! Свидригайлов застрелился! — вскричал он.
— Как! Вы знаете Свидригайлова?
— Да… знаю… Он недавно приехал…
— Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя… оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
— Я… знаком… моя сестра жила у них в доме гувернанткой…
— Ба, ба, ба… Да вы нам, стало быть, можете о нем сообщить. А вы и не подозревали?
— Я вчера его видел… он… пил вино… я ничего не знал.
Раскольников чувствовал, что на него как бы что-то упало и его придавило.
— Вы опять как будто побледнели. У нас здесь такой спертый дух…
— Да, мне пора-с, — пробормотал Раскольников, — извините, обеспокоил…
— О, помилуйте, сколько угодно! Удовольствие доставили, и я рад заявить…
Илья Петрович даже руку протянул.
— Я хотел только… я к Заметову…
— Понимаю, понимаю, и доставили удовольствие.
— Я… очень рад… до свидания-с… — улыбался Раскольников.
Он вышел; он качался. Голова его кружилась. Он не чувствовал, стоит ли он на ногах. Он стал сходить с лестницы, упираясь правою рукой об стену. Ему показалось, что какой-то дворник, с книжкой в руке, толкнул его, взбираясь навстречу ему в контору; что какая-то собачонка заливалась-лаяла где-то в нижнем этаже и что какая-то женщина бросила в нее скалкой и закричала. Он сошел вниз и вышел во двор.