Гюстав Флобер. Госпожа Бовари. Страница 093
Родольф и г-жа Бовари говорили в это время о снах, о предчувствиях, о магнетизме. Оратор, обратив мысленный взор к колыбели человечества, описывал те мрачные времена, когда люди жили в лесах и питались желудями. Потом они сбросили звериные шкуры, оделись в сукно, вспахали землю, насадили виноград. Пошло ли это на пользу, чего больше принесло с собой это открытие: бед или благ? Такой вопрос поставил перед собой г-н председатель. А Родольф от магнетизма постепенно перешел к сродству душ, и пока г-н Дерозере толковал о Цинциннате за плугом, о Диоклетиане[35 - Цинциннат Луций Квинкций (V в. до н.э.) — выдающийся римский полководец и государственный деятель; в частной жизни отличался необычайной скромностью и простотой, сам обрабатывал землю. Диоклетиан Гай Аврелий Валерий — один из самых могущественных римских императоров (284—305); отрекшись от власти, последние восемь лет жизни провел в своем поместье.], сажающем капусту, и о китайских императорах, встречающих новый год торжественным посевом, Родольф доказывал Эмме, что всякое неодолимое влечение уходит корнями в прошлое.
— Взять хотя бы нас с вами, — говорил он, — почему мы познакомились? Какая случайность свела нас? Разумеется, наши личные склонности толкали нас друг к другу, преодолевая пространство, — так в конце концов сливаются две реки.
Он взял ее руку; она не отняла.
— «За разведение ценных культур…» — выкрикнул председатель.
— Вот, например, когда я к вам заходил…
— «…господину Бизе из Кенкампуа…»
— …думал ли я, что сегодня буду с вами?
— «…семьдесят франков!»
— Несколько раз я порывался уйти и все-таки пошел за вами, остался.
— «За удобрение навозом…»
— И теперь уже останусь и на вечер, и на завтра, и на остальное время, на всю жизнь!
— «…господину Карону из Аргейля — золотая медаль!»
— Я впервые сталкиваюсь с таким неотразимым очарованием…
— «Господину Бепу из Живри-Сен-Мартен…»
— …и память о вас я сохраню навеки.
— «…за барана-мериноса…»
— А вы меня забудете, я пройду мимо вас, словно тень.
— «Господину Бело из Нотр-Дам…»
— Но нет, что-то от меня должно же остаться в ваших помыслах, в вашей жизни?
— «За породу свиней приз делится ex aequo[36 - поровну (лат.)] между господами Леэрисе и Кюлембуром: шестьдесят франков!»
Родольф сжимал ее горячую, дрожащую руку, и ему казалось, будто он держит голубку, которой хочется выпорхнуть. И вдруг то ли Эмма попыталась высвободить руку, то ли это был ответ на его пожатие, но она шевельнула пальцами.
— Благодарю вас! — воскликнул Родольф. — Вы меня не отталкиваете! Вы — добран! Вы поняли, что я — ваш! Позвольте мне смотреть на вас, любоваться вами!
В раскрытые окна подул ветер, и сукно на столе собралось складками, а внизу, на площади, у всех крестьянок поднялись и крылышками белых мотыльков затрепетали, оборки высоких чепцов.
— Взять хотя бы нас с вами, — говорил он, — почему мы познакомились? Какая случайность свела нас? Разумеется, наши личные склонности толкали нас друг к другу, преодолевая пространство, — так в конце концов сливаются две реки.
Он взял ее руку; она не отняла.
— «За разведение ценных культур…» — выкрикнул председатель.
— Вот, например, когда я к вам заходил…
— «…господину Бизе из Кенкампуа…»
— …думал ли я, что сегодня буду с вами?
— «…семьдесят франков!»
— Несколько раз я порывался уйти и все-таки пошел за вами, остался.
— «За удобрение навозом…»
— И теперь уже останусь и на вечер, и на завтра, и на остальное время, на всю жизнь!
— «…господину Карону из Аргейля — золотая медаль!»
— Я впервые сталкиваюсь с таким неотразимым очарованием…
— «Господину Бепу из Живри-Сен-Мартен…»
— …и память о вас я сохраню навеки.
— «…за барана-мериноса…»
— А вы меня забудете, я пройду мимо вас, словно тень.
— «Господину Бело из Нотр-Дам…»
— Но нет, что-то от меня должно же остаться в ваших помыслах, в вашей жизни?
— «За породу свиней приз делится ex aequo[36 - поровну (лат.)] между господами Леэрисе и Кюлембуром: шестьдесят франков!»
Родольф сжимал ее горячую, дрожащую руку, и ему казалось, будто он держит голубку, которой хочется выпорхнуть. И вдруг то ли Эмма попыталась высвободить руку, то ли это был ответ на его пожатие, но она шевельнула пальцами.
— Благодарю вас! — воскликнул Родольф. — Вы меня не отталкиваете! Вы — добран! Вы поняли, что я — ваш! Позвольте мне смотреть на вас, любоваться вами!
В раскрытые окна подул ветер, и сукно на столе собралось складками, а внизу, на площади, у всех крестьянок поднялись и крылышками белых мотыльков затрепетали, оборки высоких чепцов.