— Ну, что ж? Пусть открывается! — сказала она, глядя на него во все глаза.
Он молчал, дальше или нечего, или не нужно было говорить.
Она глядела на него долго, как будто читала в складках на лбу, как в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера в саду и вдруг покраснела.
— Ты все глупости говоришь! — скороговоркой заметила она, глядя в сторону. — Никаких я молний не видела у тебя в глазах… ты смотришь на меня большею частью, как… моя няня Кузьминична! — прибавила она и засмеялась.
— Ты шутишь, Ольга, а я не шутя говорю… и не все еще сказал.
— Что еще? — спросила она. — Какая там бездна?
Он вздохнул.
— А то, что не надо нам видеться… наедине…
— Почему?
— Нехорошо…
Она задумалась.
— Да, говорят, это нехорошо, — сказала она в раздумье, — да почему?
— Что скажут, когда узнают, когда разнесется…
— Кто ж скажет? У меня нет матери: она одна могла бы спросить меня, зачем я вижусь с тобой, и перед ней одной я заплакала бы в ответ и сказала бы, что я дурного ничего не делаю и ты тоже. Она бы поверила. Кто ж другой? — спросила она.
— Тетка, — сказал Обломов.
— Тетка?
Ольга печально и отрицательно покачала головой:
— Она никогда не спросит. Если б я ушла совсем, она бы не пошла искать и спрашивать меня, а я не пришла бы больше сказать ей, где была и что делала. Кто ж еще?
— Другие, все… Намедни Сонечка смотрела на тебя и на меня, улыбалась, и эти все господа и госпожи, что были с ней, тоже.
Он рассказал ей всю тревогу, в какой он жил с тех пор.
— Пока она смотрела только на меня, — прибавил он, — я ничего, но когда этот же взгляд упал на тебя, у меня руки и ноги похолодели…
— Ну? — спросила она холодно.
— Ну, вот я и мучусь с тех пор день и ночь, ломаю голову, как предупредить огласку, заботился, чтоб не напугать тебя… Я давно хотел поговорить с тобой…
— Напрасная забота! — возразила она. — Я знала и без тебя.
— Как знала? — спросил он с удивлением.
— Так. Сонечка говорила со мной, выпытывала из меня, язвила, даже учила, как мне вести себя с тобой.
— И ты мне ни слова, Ольга! — упрекнул он.
— Ты мне тоже до сих пор не сказал ничего о своей заботе!
— Что ж ты отвечала ей? — спросил он.
— Ничего! Что было отвечать на это? Покраснела только.
— Боже мой! До чего дошло: ты краснеешь! — с ужасом сказал он. — Как мы неосторожны! Что выйдет из этого?
Он вопросительно глядел на нее.
— Не знаю, — кратко сказала она.
Обломов думал успокоиться, разделив заботу с Ольгой, почерпнуть в ее глазах и ясной речи силу воли и вдруг, не найдя живого и решительного ответа, упал духом.
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уже разыгрывалась легкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу, перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости, слышались их толки, смех.
