Тишина идеальная: пройдет разве солдат какой-нибудь по улице или кучка мужиков, с топорами за поясом. Редко-редко заберется в глушь разносчик и, остановясь перед решетчатым забором, с полчаса горланит: "Яблоки, арбузы астраханские" — так, что нехотя купишь что-нибудь.
Иногда придет к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку для себя, или зазовет он к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит прочесть или написать и посмотрит, хорошо ли он пишет и читает.
Если дети не затворят дверь за собой, он видит голую шею и мелькающие, вечно движущиеся локти и спину хозяйки.
Она все за работой, все что-нибудь гладит, толчет, трет и уже не церемонится, не накидывает шаль, когда заметит, что он видит ее сквозь полуотворенную дверь, только усмехнется и опять заботливо толчет, гладит и трет на большом столе.
Он иногда с книгой подойдет к двери, заглянет к ней и поговорит с хозяйкой.
— Вы все за работой! — сказал он ей однажды.
Она усмехнулась и опять заботливо принялась вертеть ручку кофейной мельницы, и локоть ее так проворно описывал круги, что у Обломова рябило в глазах.
— Ведь вы устанете, — продолжал он.
— Нет, я привыкла, — отвечала она, треща мельницей.
— А когда нет работы, что ж вы делаете?
— Как нет работы? Работа всегда есть, — сказала она. — Утром обед готовить, после обеда шить, а к вечеру ужин.
— Разве вы ужинаете?
— Как же без ужина? ужинаем. Под праздник ко всенощной ходим.
— Это хорошо, — похвалил Обломов. — В какую же церковь?
— К рождеству: это наш приход.
— А читаете что-нибудь?
Она поглядела на него тупо и молчала.
— Книги у вас есть? — спросил он.
— У братца есть, да они не читают. Газеты из трактира берем, так иногда братец вслух читают… да вот у Ванечки много книг.
— Ужель же вы никогда не отдыхаете?
— Ей-богу, правда!
— И в театре не бываете?
— Братец на святках бывают.
— А вы?
— Когда мне? А ужин как? — спросила она, боком поглядев на него.
— Кухарка может без вас…
— Акулина-то! — с удивлением возразила она. — Как же можно? Что она сделает без меня? Ужин и к завтрему не поспеет. У меня все ключи.
Молчание. Обломов любовался ее полными, круглыми локтями.
— Как у вас хороши руки, — вдруг сказал Обломов, — можно хоть сейчас нарисовать.
Она усмехнулась и немного застыдилась.
— Неловко с рукавами, — оправдывалась она, нынче ведь вон какие пошли платья, рукава все выпачкаешь.
И замолчала. Обломов тоже молчал.
— Вот только домелю кофе, — шептала про себя хозяйка, — сахар буду колоть. Еще не забыть за корицей послать.
— Вам бы замуж надо выйти, — сказал Обломов, — вы славная хозяйка.
Она усмехнулась и стала пересыпать кофе в большую стеклянную банку.
— Право, — прибавил Обломов.
