Ох, уж эти поэмы любви, никогда добром не кончаются! Надо прежде стать под венец и тогда плавать в розовой атмосфере!.. Боже мой! Боже мой! Бежать к тетке, взять Ольгу за руку и сказать: "Вот моя невеста!", да не готово ничего, ответа из деревни нет, денег нет, квартиры нет! Нет, надо выбить прежде из головы Захара эту мысль, затушить слухи, как пламя, чтоб оно не распространилось, чтоб не было огня и дыма… Свадьба! Что такое свадьба?..
Он было улыбнулся, вспомнив прежний свой поэтический идеал свадьбы, длинное покрывало, померанцевую ветку, шепот толпы…
Но краски были уже не те: тут же, в толпе, был грубый, неопрятный Захар и вся дворня Ильинских, ряд карет, чужие, холодно-любопытные лица. Потом, потом мерещилось все такое скучное, страшное…
"Надо выбить из головы Захара эту мысль, чтоб он счел это за нелепость", — решил он, то судорожно волнуясь, то мучительно задумываясь.
Через час он кликнул Захара.
Захар притворился, что не слышит, и стал было потихоньку выбираться на кухню. Он уж отворил без скрипу дверь, да не попал боком в одну половинку и плечом так задел за другую, что обе половинки распахнулись с грохотом.
— Захар! — повелительно закричал Обломов.
— Чего вам? — из передней отозвался Захар.
— Поди сюда! — сказал Илья Ильич.
— Подать, что ли, что? Так говорите, я подам! — ответил он
— Поди сюда! — расстановисто и настойчиво произнес Обломов.
— Ах, смерть нейдет! — прохрипел Захар, влезая в комнату.
— Ну, чего вам? — спросил он, увязнув в дверях.
— Подойди сюда! — торжественно-таинственным голосом говорил Обломов, указывая Захару, куда стать, и указал так близко, что почти пришлось бы ему сесть на колени барину.
— Куда я туда подойду? Там тесно, я и отсюда слышу, — отговаривался Захар, остановясь прямо у дверей.
— Подойди, тебе говорят! — грозно произнес Обломов.
Захар сделал шаг и стал как монумент, глядя в окно на бродивших кур и подставляя барину, как щетку, бакенбарду. Илья Ильич в один час, от волнения, изменился, будто осунулся в лице, глаза бегали беспокойно.
"Ну, будет теперь!" — подумал Захар, делаясь мрачнее и мрачнее.
— Как ты мог сделать такой несообразный вопрос барину? — спросил Обломов.
"Вона, пошел!" — думал Захар, крупно мигая, в тоскливом ожидании "жалких слов".
— Я тебя спрашиваю, как ты мог забрать такую нелепость себе в голову? — повторил Обломов.
Захар молчал.
— Слышишь, Захар? Зачем ты позволяешь себе не только думать, даже говорить?..
— Позвольте, Илья Ильич, я лучше Анисью позову… — отвечал Захар и шагнул было к двери.
— Я хочу с тобой говорить, а не с Анисьей, — возразил Обломов. — Зачем ты выдумал такую нелепость?
— Я не выдумывал, — сказал Захар. — Ильинские люди сказывали.
— А им кто сказывал?
— Я почем знаю! Катя сказала Семену, Семен Никите, Никита Василисе, Василиса Анисье, а Анисья мне… — говорил Захар.
