— Я не раскаиваюсь. Мне так больно, так больно… — сказала она и остановилась, чтоб перевести дух.
— Мне хуже, — отвечал Обломов, — но я сто'ю этого: за что ты мучишься?
— За гордость, — сказала она, — я наказана, я слишком понадеялась на свои силы — вот в чем я ошиблась, а не в том, чего ты боялся. Не о первой молодости и красоте мечтала я: я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, — а ты уж давно умер. Я не предвидела этой ошибки, а все ждала, надеялась… и вот!.. — с трудом, со вздохом досказала она.
Она замолчала, потом села.
— Я не могу стоять: ноги дрожат. Камень ожил бы от того, что я сделала, — продолжала она томным голосом. — Теперь не сделаю ничего, ни шагу, даже не пойду в Летний сад: все бесполезно — ты умер!.. Ты согласен со мной, Илья? — прибавила она потом, помолчав. — Не упрекнешь меня никогда, что я по гордости или по капризу рассталась с тобой?
Он отрицательно покачал головой.
— Убежден ли ты, что нам ничего не осталось, никакой надежды?
— Да, — сказал он, — это правда… Но, может быть… — нерешительно прибавил потом, — через год… — У него недоставало духа нанести решительный удар своему счастью.
— Ужели ты думаешь, что через год ты устроил бы свои дела и жизнь? — спросила она. — Подумай!
Он вздохнул и задумался, боролся с собой. Она прочла эту борьбу на лице.
— Послушай, — сказала она, — я сейчас долго смотрела на портрет моей матери и, кажется, заняла в ее глазах совета и силы. Если ты теперь, как честный человек… Помни, Илья, мы не дети и не шутим: дело идет о целой жизни! Спроси же строго у своей совести и скажи — я поверю тебе, я тебя знаю: станет и тебя на всю жизнь? Будешь ли ты для меня тем, что мне нужно? Ты меня знаешь, следовательно понимаешь, что я хочу сказать. Если ты скажешь смело и обдуманно да, я беру назад свое решение: вот моя рука, и пойдем, куда хочешь, за границу, в деревню, даже на Выборгскую сторону!
Он молчал.
— Если б ты знала, как я люблю…
— Я жду не уверений в любви, а короткого ответа, — перебила она почти сухо.
— Не мучь меня, Ольга! — с унынием умолял он.
— Что ж, Илья, права я или нет?
— Да, — внятно и решительно сказал он, — ты права!
— Так нам пора расстаться, — решила она, — пока не застали тебя и не видали, как я расстроена!
Он все не шел.
— Если б ты и женился, что потом? — спросила она.
Он молчал.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем, ложились бы спать и благодарили бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
