Иван Гончаров. Обломов. Часть 4. стр 27
— Ах, нет! — вдруг вырвалось у ней.
Она схватила его за руку и глядела на него, как будто моля о пощаде.
— Вот видите, я угадал, что вы знаете! — сказал он. — Отчего же "нет"? — прибавил потом с грустью.
Она молчала.
— Если вы предвидели, что я когда-нибудь выскажусь, то знали, конечно, что и отвечать мне? — спросил он.
— Предвидела и мучилась! — сказала она, откидываясь на спинку кресел и отворачиваясь от света, призывая мысленно скорее сумерки себе на помощь, чтоб он не читал борьбы смущения и тоски у ней на лице.
— Мучились! Это страшное слово, — почти шепотом произнес он, — это Дантово: "Оставь надежду навсегда". Мне больше и говорить нечего: тут все! Но благодарю и за то, — прибавил он с глубоким вздохом, — я вышел из хаоса, из тьмы и знаю, по крайней мере, что мне делать. Одно спасенье — бежать скорей!
Он встал.
— Нет, ради бога, нет! — бросившись к нему, схватив его опять за руку, с испугом и мольбой заговорила она. — Пожалейте меня: что со мной будет?
Он сел, и она тоже.
— Но я вас люблю, Ольга Сергеевна! — сказал он почти сурово. — Вы видели, что в эти полгода делалось со мной! Чего же вам хочется: полного торжества? чтоб я зачах или рехнулся? Покорно благодарю!
Она изменилась в лице.
— Уезжайте! — сказала она с достоинством подавленной обиды и вместе глубокой печали, которой не в силах была скрыть.
— Простите, виноват! — извинялся он. — Вот мы, не видя ничего, уж и поссорились. Я знаю, что вы не можете хотеть этого, но вы не можете и стать в мое положение, и оттого вам странно мое движение — бежать. Человек иногда бессознательно делается эгоистом.
Она переменила положение в кресле, как будто ей неловко было сидеть, но ничего не сказала.
— Ну, пусть бы я остался: что из этого? — продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу, но ведь она и без того моя. Я уеду, и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергеевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
— Да, если так, уезжайте, бог с вами! — чуть слышно прошептала она.
— Остаться! — размышлял он вслух. — Ходить по лезвию ножа — хороша дружба!
— А мне разве легче? — неожиданно возразила она.
— Вам отчего? — спросил он с жадностью. — Вы… вы не любите…
— Не знаю, клянусь богом, не знаю! Но если вы… если изменится как-нибудь моя настоящая жизнь, что со мной будет? — уныло, почти про себя прибавила она.
— Как я должен понимать это? Вразумите меня, ради бога! — придвигая кресло к ней, сказал он, озадаченный ее словами и глубоким, непритворным тоном, каким они были сказаны.