— А! Что? Кто это? — беспокойно говорил очнувшийся Илья Ильич.
— Вы задремали, а Андрюша влез да разбудил вас, — ласково сказала хозяйка.
— Когда же я задремал? — оправдывался Обломов, принимая Андрюшу в объятия. — Разве я не слыхал, как он ручонками карабкался ко мне? Я все слышу! Ах, шалун этакой: за нос поймал! Вот я тебя! Вот постой, постой! — говорил он, нежа и лаская ребенка. Потом спустил его на пол и вздохнул на всю комнату.
— Расскажите что-нибудь, Иван Алексеич! — сказал он.
— Всё переговорили, Илья Ильич, нечего рассказывать, — отвечал тот.
— Ну, как нечего? Вы бываете в людях: нет ли чего новенького? Я думаю, читаете?
— Да-с, иногда читаю, или другие читают, разговаривают, а я слушаю. Вот вчера у Алексея Спиридоныча сын, студент, читал вслух…
— Что ж он читал?
— Про англичан, что они ружья да пороху кому-то привезли. Алексей Спиридоныч сказали, что война будет.
— Кому же они привезли?
— В Испанию или в Индию — не помню, только посланник был очень недоволен.
— Какой же посланник? — спросил Обломов.
— Вот уж это забыл! — сказал Алексеев, поднимая нос к потолку и стараясь вспомнить.
— С кем война-то?
— С турецким пашой, кажется.
— Ну, что еще нового в политике? — спросил, помолчав, Илья Ильич.
— Да пишут, что земной шар все охлаждается: когда-нибудь замерзнет весь.
— Вона! Разве это политика? — сказал Обломов.
Алексеев оторопел.
— Дмитрий Алексеич сначала упомянули политику, — оправдывался он, — а потом все сподряд читали и не сказали, когда она кончится. Я знаю, что уж это литература пошла.
— Что же он о литературе читал? — спросил Обломов.
— Да читал, что самые лучшие сочинители Дмитриев, Карамзин, Батюшков и Жуковский…
— А Пушкин?
— Пушкина нет там. Я сам тоже подумал, отчего нет! Ведь он хений, — сказал Алексеев, произнося г, как х.
Последовало молчание. Хозяйка принесла работу и принялась сновать иглой взад и вперед, поглядывая по временам на Илью Ильича, на Алексеева и прислушиваясь чуткими ушами, нет ли где беспорядка, шума, не бранится ли на кухне Захар с Анисьей, моет ли посуду Акулина, не скрипнула ли калитка на дворе, то есть не отлучился ли дворник в "заведение".
Обломов тихо погрузился в молчание и задумчивость. Эта задумчивость была не сон и не бдение: он беспечно пустил мысли бродить по воле, не сосредоточивая их ни на чем, покойно слушал мерное биение сердца и изредка ровно мигал, как человек, ни на что не устремляющий глаз. Он впал в неопределенное, загадочное состояние, род галлюцинации.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
