Скупой рыцарь. Сцена 3
СЦЕНА III
Во дворце.
Альбер, герцог
Альбер
Альбер
(сыну)
Альбер
Альбер
(a parte[1])
Альбер, герцог
Альбер
Герцог
Поверьте, государь, терпел я долго
Стыд горькой бедности. Когда б не крайность,
Вы б жалобы моей не услыхали.
(Смотрит в окно.)
Я верю, верю: благородный рыцарь,
Таков, как вы, отца не обвинит
Без крайности. Таких развратных мало...
Спокойны будьте: вашего отца
Усовещу наедине, без шуму.
Я жду его. Давно мы не видались.
Он был друг деду моему. Я помню,
Когда я был ещё ребёнком, он
Меня сажал на своего коня
И покрывал своим тяжёлым шлемом,
Как будто колоколом.
Альбер
Это кто?
Не он ли?
Герцог
Так, он, государь.
Альбер уходит; входит барон.
Подите ж
В ту комнату. Я кликну вас.
Барон
Барон,
Я рад вас видеть бодрым и здоровым.
Герцог
Я счастлив, государь, что в силах был
По приказанью вашему явиться.
Барон
Давно, барон, давно расстались мы.
Вы помните меня?
Герцог
Я, государь?
Я как теперь вас вижу. О, вы были
Ребёнок резвый. Мне покойный герцог
Говаривал: Филипп (он звал меня
Всегда Филиппом), что ты скажешь? а?
Лет через двадцать, право, ты да я,
Мы будем глупы перед этим малым...
Пред вами, то есть...
Барон
Мы теперь знакомство
Возобновим. Вы двор забыли мой.
Герцог
Стар, государь, я нынче: при дворе
Что делать мне? Вы молоды; вам любы
Турниры, праздники. А я на них
Уж не гожусь. Бог даст войну, так я
Готов, кряхтя, взлезть снова на коня;
Ещё достанет силы старый меч
За вас рукой дрожащей обнажить.
Барон
Барон, усердье ваше нам известно;
Вы деду были другом; мой отец
Вас уважал. И я всегда считал
Вас верным, храбрым рыцарем – но сядем.
У вас, барон, есть дети?
Герцог
Сын один.
Барон
Зачем его я при себе не вижу?
Вам двор наскучил, но ему прилично
В его летах и званье быть при нас.
Герцог
Мой сын не любит шумной, светской жизни;
Он дикого и сумрачного нрава —
Вкруг замка по лесам он вечно бродит,
Как молодой олень.
Барон
Нехорошо
Ему дичиться. Мы тотчас приучим
Его к весельям, к балам и турнирам.
Пришлите мне его; назначьте сыну
Приличное по званью содержанье...
Вы хмуритесь, устали вы с дороги,
Быть может?
Герцог
Государь, я не устал;
Но вы меня смутили. Перед вами
Я б не хотел сознаться, но меня
Вы принуждаете сказать о сыне
То, что желал от вас бы утаить.
Он, государь, к несчастью, недостоин
Ни милостей, ни вашего вниманья.
Он молодость свою проводит в буйстве,
В пороках низких...
Барон
Это потому,
Барон, что он один. Уединенье
И праздность губят молодых людей.
Пришлите к нам его: он позабудет
Привычки, зарождённые в глуши.
Герцог
Простите мне, но, право, государь,
Я согласиться не могу на это...
Барон
Но почему ж?
Герцог
Увольте старика...
Барон
Я требую: откройте мне причину
Отказа вашего.
Герцог
На сына я
Сердит.
Барон
За что?
Герцог
За злое преступленье.
Барон
А в чём оно, скажите, состоит?
Герцог
Увольте, герцог...
Барон
Это очень странно,
Или вам стыдно за него?
Герцог
Да... стыдно...
Барон
Но что же сделал он?
Герцог
Он... он меня
Хотел убить.
Барон
Убить! так я суду
Его предам, как чёрного злодея.
Герцог
Доказывать не стану я, хоть знаю,
Что точно смерти жаждет он моей,
Хоть знаю то, что покушался он
Меня...
Барон
Что?
Альбер бросается в комнату.
Обокрасть.
Альбер
Герцог
Барон, вы лжёте.
(сыну)
Барон
Как смели вы?..
Альбер
Ты здесь! ты, ты мне смел!..
Ты мог отцу такое слово молвить!..
Я лгу! и перед нашим государем!..
Мне, мне... иль уж не рыцарь я?
Барон
Вы лжец.
(Бросает перчатку, сын поспешно её подымает.)
И гром ещё не грянул, боже правый!
Так подыми ж, и меч нас рассуди!
Альбер
Герцог
Благодарю. Вот первый дар отца.
(Сыну.)
Что видел я? что было предо мною?
Сын принял вызов старого отца!
В какие дни надел я на себя
Цепь герцогов! Молчите: ты, безумец,
И ты, тигрёнок! полно.
(отымает её).
Бросьте это;
Отдайте мне перчатку эту
Альбер
(a parte[1])
Герцог
Жаль.
(Альбер выходит.)
Так и впился в неё когтями! – изверг!
Подите: на глаза мои не смейте
Являться до тех пор, пока я сам
Не призову вас.
Барон
Вы, старик несчастный,
Не стыдно ль вам...
Герцог
Простите, государь....
Стоять я не могу... мои колени
Слабеют... душно!.. душно!.. Где ключи?
Ключи, ключи мои!...
Он умер. Боже!
Ужасный век, ужасные сердца!