– Опять! – сказал батарейный командир, сердито швырнув на стол бумагу.
– Об чем, Аполлон Сергеич? – спросил старший офицер.
– Требуют офицера с прислугой на какую-то там мортирную батарею. У меня и так всего 4 человека офицеров и прислуги полной в строй не выходит, – ворчал батарейный командир, – а тут требуют еще. Однако надо кому-нибудь идти, господа, – сказал он, помолчав немного, – приказано в 7 часов быть на Рогатке… Послать фельдфебеля! Кому же идти, господа, решайте, – повторил он.
– Да вот они еще нигде не были, – сказал Черновицкий, указывая на Володю.
Батарейный командир ничего не ответил.
– Да, я бы желал, – сказал Володя, чувствуя, как холодный пот выступал у него по спине и шее.
– Нет, зачем! – перебил капитан. – Разумеется, никто не откажется, но и напрашиваться не след; а коли Апполон Сергеич предоставляет это нам, то кинуть жребий, как и тот раз делали.
Все согласились. Краут нарезал бумажки, скатал их и насыпал в фуражку. Капитан шутил и даже решился при этом случае попросить вина у полковника, для храбрости, как он сказал. Дяденко сидел мрачный. Володя улыбался чему-то, Черновицкий уверял, что непременно ему достанется, Краут был совершенно спокоен.
Володе первому дали выбирать. Он взял один билетик, который был подлиннее, но тут же ему пришло в голову переменить, – взял другой, поменьше и потолще, и, развернув, прочел на нем: «Идти».
– Мне, – сказал он, вздохнув.
– Ну, и с Богом. Вот вы и обстреляетесь сразу, – сказал батарейный командир, с доброй улыбкой глядя на смущенное лицо прапорщика. – Только поскорей собирайтесь. А чтобы вам веселей было, Вланг пойдет с вами за орудийного фейерверкера.
21
Вланг был чрезвычайно доволен своим назначением, живо побежал собираться и, одетый, пришел помогать Володе и все уговаривал его взять с собой и койку, и шубу, и старые «Отечественные записки», и кофейник спиртовой, и другие ненужные вещи. Капитан посоветовал Володе прочесть сначала по «Руководству» о стрельбе из мортир и выписать тотчас же оттуда таблицу углов возвышения. Володя тотчас же принялся за дело, и, к удивлению и радости своей, заметил, что хотя чувство страха опасности и, еще более того, что он будет трусом, беспокоили его еще немного, но далеко не в той степени, в какой это было накануне. Отчасти причиной тому было влияние дня и деятельности, отчасти и главное то, что страх, как и каждое сильное чувство, не может в одной степени продолжаться долго. Одним словом, он уже успел перебояться. Часов в семь, только что солнце начинало прятаться за Николаевской казармой, фельдфебель вошел к нему и объявил, что люди готовы и дожидаются.
– Я Вланге, список отдал. Вы у него извольте спросить, ваше благородие! – сказал он.
Человек 20 артиллерийских солдат в тесаках без принадлежности стояли за углом дома. Володя вместе с юнкером подошел к ним. «Сказать ли им маленькую речь или просто сказать: „Здорово, ребята!“, или ничего не сказать? – подумал он. – Да и отчего ж не сказать: „Здорово, ребята!“ – это должно даже».
