Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
— Претензия? — нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
— Это Долохов, — сказал князь Андрей.
— A! — сказал Кутузов. — Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
— Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, — сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. — Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
— Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? — сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3-ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. — Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! — И он протянул руку ротному.
— Помилуйте, генерал, да смею ли я! — отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
— Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
— По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… — сказал Тимохин.
— А что, что характер? — спросил полковой командир.
— Находит, ваше превосходительство, днями, — говорил капитан, — то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
— Ну да, ну да, — сказал полковой командир, — всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
— Слушаю, ваше превосходительство, — сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
— Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
— До первого дела — эполеты, — сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо-улыбающегося рта.
— Ну, вот и хорошо, — продолжал полковой командир. — Людям по чарке водки от меня, — прибавил он, чтобы солдаты слышали. — Благодарю всех! Слава Богу! — И он, обогнав роту, подъехал к другой.
